– Спасибо, что напомнила. – Кэти взяла кусочек бананового хлеба и пододвинула блюдечко со сладким маслом. – Знаешь, по-моему, провести Рождество здесь, с тобой, будет куда приятнее, чем со стариной Джеком.
– Угу. Ну, раз уж речь зашла о бывших… – Сара подошла к шкафчику, – самое время настроиться на правильный лад. И чай тут не поможет. – Она усмехнулась и помахала бутылкой бренди.
– Эй, ты же не собираешься пить?
– Я – нет. – Сара поставила на стол бутылку и бокал для вина. – А вот тебе промочить горло не помешает. Натерпелась за вечер да и продрогла. К тому же мы ведь собираемся поговорить о жалких созданиях, ошибочно именующих себя мужчинами.
– Ну, если ты так ставишь вопрос… – Кэти щедро плеснула в бокал из бутылки. – За мужчин, – провозгласила она. Бренди обожгло горло и раскатилось внутри приятной, теплой волной.
– И как старина Джек? – спросила Сара.
– Как всегда.
– Блондинки?
– Переметнулся на брюнеток.
– Неужели всех блондинок в мире хватило только на год?
Кэти пожала плечами:
– Ну, парочку он, может, и пропустил.
Они рассмеялись. Легко и непринужденно. И этот смех лучше всяких слов свидетельствовал, что старые раны понемногу зарастают, а мужчины перешли в разряд существ, которых можно обсуждать без боли и печали.
Кэти подняла бокал к свету, любуясь цветом напитка.
– Как думаешь, в мире еще остались настоящие парни? Может быть, хотя бы один еще болтается где-то, а? Бывают же мутации или что-то в этом роде? Всего-то и нужен один корявенький мужичонка.
– Один точно остался. Где-нибудь в Сибири. Но ему сильно за сотню.
– Мне всегда нравились парни постарше.
Они снова рассмеялись, но на этот раз уже не так весело, без прежней беспечности. Сколько же лет прошло с тех давних студенческих дней, когда они точно и наверняка знали, что сказочные принцы еще не перевелись в этом мире.
Кэти допила бренди и поставила пустой бокал на стол.
– Что же я за подруга такая, а? Не даю спать беременной леди! Кстати, который час?
– Всего лишь половина третьего.
– Ох, Сара. А ну-ка марш в постель! – Кэти подошла к раковине и принялась смачивать бумажные полотенца.
– А ты что собираешься делать? – поинтересовалась Сара.
– Хочу немного почистить машину. У меня там кровь на сиденье осталась.
– Я ее уже отмыла.
– Что? И когда же ты успела?
– Пока ты принимала ванну.
– Сара, ты чем только думаешь, а?
– Успокойся, я же не развалилась? И выкидыша не случилось. Да, чуть не забыла… – Сара указала на лежащую на полке кассету с фотопленкой. – Нашла на полу в салоне.
Кэти со вздохом покачала головой:
– Это не моя – Хикки.
– Хикки? Вот уж на кого точно время тратить не стоит.
– Он мой добрый друг.
– Ну да, ни на что другое Хикки не годится. Друг. И что там, на пленке? Как всегда, голые девочки?
– Не знаю и знать не хочу. Когда я высадила его в аэропорту, он передал мне с полдюжины кассет и пообещал забрать по возвращении. Наверное, не хотел тащить с собой в Найроби.
– Так вот куда он намылился, в Найроби.
– Да, будет снимать, как он сам выражается, «роскошных африканских дамочек». – Кэти опустила кассету в карман халата. – Вывалилась, должно быть, из бардачка. Надеюсь, тут не порнография.
– Зная Хикки, я бы сказала, что, скорее всего, именно порнография.
Они снова рассмеялись. Какая ирония! Хикман фон Трапп, вся работа которого состояла в том, чтобы фотографировать обнаженных женщин в эротических позах, абсолютно не интересовался противоположным полом, за исключением разве что своей матери.
– А знаешь, Хикки только подтверждает правильность моего вывода, – бросила через плечо Сара, поднимаясь по лестнице к себе в спальню.
– Напомни, какого именно?
– Что в мире не осталось настоящих мужчин.
Из пучины беспамятства Виктора вытащил свет. Свет, который был ярче десятка солнц и который бил в сомкнутые веки. Приходить в себя Виктор не хотел – какая-то часть мозга, еще продолжавшая функционировать, предупреждала, что, очнувшись, вынырнув из благословенного забытья, он снова почувствует боль и тошноту и, что еще хуже, к нему снова вернется ужас. Ужас перед чем? Он не помнил. Перед смертью? Нет. Смерть уже стояла рядом, теплая, черная, уютная. Но ему еще нужно было что-то сделать. Что-то важное, нечто такое, о чем забыть он не мог себе позволить.