Особенно,... 
86 
– Будет. Если ты скажешь, что при этом почувствовал.
– Жаль, что это самый обыкновенный садизм с твоей стороны. Я бы предпочёл садизм сладострастья. Причём со своей собственной стороны. Поскольку к мазохизму не испытываю ни малейшей склонности. Видимо, именно поэтому обстоятельства всё время и ставят меня раком. Чтобы, так сказать, не благодаря, а вопреки…
– А покороче ответить можешь?
– Да. Мне было очень больно, когда я увидел тебя с этим самым Глебом.
– А тебе не больно видеть меня с Коротковым?
– Нет. И вот это, умная моя девочка, правильный вопрос. Вот это и есть самые что ни на есть те самые двойные стандарты, над коими я размышляю долгими бессонными санитарскими ночами в судебке в окружении зарезанных, утопленных, застреленных, повешенных и всяко прочее лишённых каких бы то ни было земных печалей.
– Примус!
– Да-да, я понял. Поменьше цинизма. Постараюсь сформулировать просто и честно. Если в подобных ситуациях возможна простота и честность. Кроткий, несмотря на всю его мужскую привлекательность и жизнестойкость, – не твой тип мужчины. Он в вашем странном тандеме скорее жертва, чем наоборот. И я, как истинный христианин, исполненный и жалости и смирения, терпеливо дожидаюсь, когда всё самым естественным образом сойдёт на нет, попутно, аки пастырь, аккуратно моделируя как можно более бескровный исход, потому что Кроткий – мой друг, но любовь к тебе всё-таки дороже. А вот Глеб… Он красив, небеден, обаятелен и непрост – в общем, весьма опасен в конкурентной борьбе. К тому же у меня нет никаких механизмов влияния на него. Я даже наблюдать его не имею возможности. И, соответственно, спрогнозировать дальнейшее течение неподвластного моему контролю эксперимента. М-да… В общем, мне было больно, когда я увидел вас вместе. Я ответил на твой вопрос?
– Да. Мне приятно, что тебе было больно. Нашёл себе дрозофил, пастырь хренов. Экспериментатор, блин!
– Не надо сердиться, Полина. Ты не в силах вызвать подобной ответной реакции. Ты по определению не можешь меня ни задеть, ни уязвить, ни разозлить. Мне будет всего лишь больно, не более, прости за фонетику.
– Ты хочешь вызвать у меня чувство вины?
– Что ты! Даже не вздумай! Это всё выдуманная индульгентами чушь – чувство вины. Разве виновато лезвие ножа в том, что ты сам порезал себе палец? Разве можно сердиться на лезвие ножа за то, что ты сам порезал себе палец? Так что и приятно лезвию ножа не может быть от того, что кому-то больно.
– Ну вот, договорились. Теперь я ещё и неодушевлённый предмет!
– В некотором смысле – да. В некотором смысле. Ты знаешь, что женщинам разрешили иметь душу не так уж и давно? Буквально только в нашей эре? – Примус мягко улыбнулся. – Не забивай свою хорошенькую головку. Это всё пустые слова. Ты же знаешь, люблю поговорить. Что касается конкретного случая истинно двойных стандартов – вернёмся к теме, – мне было больно потому, что к Кроткому ты испытываешь лишь искусственно удерживаемую первую настоящую девическую влюблённость, а к Глебу – крещендо нарастающий женский интерес. Две большие разницы. Очень серьёзные и очень большие. Ерунда всё, детка! Лучше посмотри, как красивы сейчас небеса…
Спасибо тому деканату, что выдумал часовые перерывы между вторыми и третьими парами. Спасибо за прекрасное осеннее небо над Приморским бульваром.
После занятий они затарились в хозяйственном моющей пастой, стиральным порошком, ёршиками и лампочками (увы, но стульчаков для унитазов не было – дефицит) – причём тут солировал Примус, и отправились к Полине в коммуну. Парень пришёл от её обиталища в восторг. Начиная с коридора. Как только она открыла дверь, Примус завопил:
– Какой простор! Какое величие! Так и представляю себе какого-нибудь барского малыша в матросском костюмчике, рассекающего этот коридор. «Разбитая жизнь, или Волшебный рог Оберона»[36].
– Тихо! Не ори! Тут куча соседей, и я им не слишком нравлюсь. И тоже мне, нашёл простор с величием. Это корыто, что ли, величие?
– Я зрю в суть, в отличие от тебя, моя дорогая.
– Зри в суть не так громко, идём!
В переходе с телефоном уже стояла Неля Васильевна.
– Не успела въехать, уже мужиков водит! – проскрипела она, как только увидела Полину и Примуса.
– Здравствуйте! – воскликнул Примус. – Вы так польстили мне, назвав меня мужиком, да ещё и предположив, что эта юная леди меня «водит», не успев въехать, что позвольте, я поцелую вам руку! – Не дожидаясь испрошенного позволения, Примус схватил старушечью кисть и почтительно приложился к ней.
86 
