— Все равно я бы не стал ослаблять бдительность.
— Я не единственная, кто видел его лицо. Есть и другие, например билетеры в театре. Они тоже могли бы его опознать.
— Один из них ударился головой о тротуар и до сих пор лежит в реанимации без сознания. Другие же не могут прийти к согласию о том, какого цвета у Спектера глаза. Как видишь, пользы от билетеров никакой.
— И все-таки есть и другие свидетели, кроме меня, и Спектер это прекрасно знает. — Нина на минуту задумалась. — Думаю, это развязывает руки нам обоим.
— Что ты имеешь в виду?
— То, что я могу прекратить беспокоиться о том, что он по-прежнему за мной охотится. Тебе же больше нет необходимости ограждать меня от посягательств на мою жизнь. Ты можешь заниматься другими, куда более важными делами.
— Но ведь это часть моей работы.
— Это я уже слышала. — Нина приподняла подбородок, и он заметил, как в ее глазах блеснули слезы. — Боже, как бы мне хотелось, чтобы это было нечто большее!
— Нина, прошу тебя. Этим ты только вредишь и себе, и мне.
Она печально склонила голову. Видеть ее такой — обиженной, подавленной, несчастной — было выше его сил. Сэм опустился перед ней на колени и взял ее руки в свои.
— Ты же знаешь, что ты мне не безразлична.
Нина негромко усмехнулась:
— А разве я сомневаюсь? Это же очевидная вещь для нас обоих.
— А еще я считаю, что ты удивительная женщина. И если меня когда-нибудь скорая доставит в реанимацию, надеюсь, что первую помощь мне окажешь ты.
— Но?
— Но… — Сэм вздохнул. — Я просто не вижу для нас совместного будущего. По крайней мере в долгосрочной перспективе.
Нина вновь поникла, и он почувствовал, как она борется с собой. Да, он сделал ей больно, и ненавидел себя за это, ненавидел собственную трусость. Ибо что это такое, как не трусость? Разве он не смалодушничал, отказавшись поверить в то, что они могут быть вместе? Фактически же он отказывался поверить в нее.
Впрочем, в одном Сэм был уверен на все сто: второй такой женщины в его жизни не будет.
Он поднялся на ноги. Нина даже не пошевелилась — продолжала сидеть, тупо глядя в пол.
— Пойми, дело не в тебе, — произнес он. — Дело во мне. Просто со мной много лет назад произошла одна нехорошая история. И она дает мне основания быть уверенным в том, что наши с тобой отношения не продлятся долго. Потому что это искусственная ситуация. Напуганная женщина и полицейский, который пытается ее защитить. Из этого могут получиться только несбыточные мечты.
— Прошу тебя, не нужно читать мне лекций по психологии! Я не желаю слышать о переносе чувств.
— И все же тебе придется меня выслушать. И понять. Потому что последствия важны для нас обоих. Важно и то, что ты чувствуешь по отношению ко мне и что я испытываю по отношению к тебе. Да, я стараюсь защитить тебя, оградить от возможной опасности. Причем делаю это даже не задумываясь, на автопилоте. — Сэм вздохнул, и этот вздох был полон отчаяния.
«Слишком поздно, — подумал он. — Мы оба испытываем чувства, которых не должны испытывать. Стрелки часов невозможно повернуть вспять».
— Ты сказал, что с тобой произошла одна нехорошая история. Давно, много лет назад, — негромко произнесла Нина. — Речь идет о другой женщине?
Сэм кивнул.
— У тебя была такая же ситуация? Напуганная женщина и полицейский, который пытался ее защитить?
И вновь кивок.
— Понятно, — едва слышно прошептала Нина, как будто с отвращением к самой себе, и поникла головой. — Значит, я вляпалась в то же самое дерьмо.
— Мы оба.
— И кто же кого бросил в тот раз?
— Это был один-единственный раз. Не считая тебя. — Сэм отвернулся и принялся расхаживать по комнате. — Тогда я был желторотым юнцом, новичком. Скажи, какой из человека полицейский в двадцать два года? Мне было поручено охранять женщину, за которой следил какой-то гнусный тип. Ей было под сорок, но она утверждала, что ей всего двадцать восемь. Неудивительно, что я на нее запал. Странно то, что она ответила мне взаимностью. По крайней мере, так было до тех пор, пока опасность не миновала. А потом она решила, что я ей не пара. И в принципе она была права. — Сэм остановился и посмотрел на Нину. — Мне кажется, это и есть то, что называют реальностью. Нечто такое, что снимает с нас всю наносную шелуху, обнажая нашу истинную сущность. В моем случае это то, что я просто коп-трудоголик. Как правило, честный, поумнее одних, поглупее других. Короче говоря, никакой я не герой. И когда она наконец это поняла, то развернулась и сделала мне ручкой. Я же остался, кем был, — печальным желторотым новичком, лишь слегка умудренным опытом.