42 
С тех пор как Лена Ситникова появилась здесь, о доме думать почему-то не получалось. Дома была заботливая жена, чьи даже нечаянные прикосновения вызывали не больше чувств, чем случайные столкновения с чужими телами в вагоне метро, – в спектре от безразличия до глухого раздражения. А сама мысль о необходимости исполнения супружеского долга с широкобедрой и стремительно рыхлевшей спутницей жизни вызывала отнюдь не ментальные, а вполне ощутимые симптоматически желудочные спазмы. Лена же Ситникова, только проходя мимо, увлекала за собой всё – мысли, чувства и меняла направление тока крови. И он с упорством, достойным первых христианских мучеников, отгонял от себя видения геенны райской – томительную бесконечность предвидения совокупления с тоненькой, мальчишески хрупкой Леночкой, будь она уже благословенна!
«Мне кажется, что для врача самое лучшее – позаботиться о способности предвидения. В самом деле, когда он будет предузнавать и предсказывать у больных и настоящее, и прошедшее, и будущее, и всё то, что больные опускают при своём рассказе, то, конечно, ему будут верить, что он больше знает дела больных, так что с большей доверчивостью люди будут решаться вручать себя врачу».[63]
«Сосредоточься, идиот! Ключевые слова – „больные“, „врач“. Только их касается твоё предвидение. И у тебя двое малолетних детей, скотина!» Мантра не спасала. Немного выручал плотно накрахмаленный не в меру заботливой женой халат. Не будь его, взорам персонала и пациенток открылся бы вечно направленный на Лену Ситникову, будь она же проклята, всепредвидящий вектор мужской сущности.
– Так! Значит, пишем историю, заполняем акты, собираем подписи. Главного врача, начмеда, заведующего отделением, то есть мою, и конечно же твою. Учись, субординатор, подписывать юридические документы. Держи. – Он передал Леночке тоненькую карточку из медико-санитарной части хлебзавода.
– Анна Петровна Романова, двадцать два года, техник-технолог хлебобулочного цеха, не замужем. Беременность первая, двадцать две – двадцать три недели. Прерывание в позднем сроке по медицинским показаниям. Лихо. А где же она раньше была, эта Анна-техник с царской фамилией? Она прошляпила, а мы детоубийством занимайся?
– Елена Николаевна, это у тебя юношеский максимализм пока в одном месте играет, хотя бабы к бабам и с возрастом редко добрее становятся. В жизни, Лена, всякое случается. И, надеюсь, как минимум ты свою профессию в сознании выбирала. А тут всякое – и смех, и слёзы, и любовь. И ненависть. И невинная кровь. И, слава богам, наконец подобные Анны законно могут обращаться за помощью в лечебное учреждение, а не к умелицам со спицей и мыльным раствором. Вы, женщины, уязвимы. Вам в уши нашепчешь чепухи, а вы и рады ноги раздвинуть поскорее.
– Да? – Она взглянула на него так, что…
– Лена! Я тебя прошу! Если ты ещё раз на меня так посмотришь, я изнасилую тебя прямо в ординаторской.
– А кто сказал, что это будет насилие? – тихо спросила она.
Раздался спасительный стук в дверь. Вслед, не дожидаясь разрешения, в ординаторскую боязливо протиснулась хорошенькая, простоватая на вид девушка.
– Я извиняюсь… – неловко начала она.
Образованную Лену передёрнуло.
– Доктора, там девочке в моей палате плохо. Ну, в смысле не плохо, а, похоже, началось. Рожает она.
– Ну, за две минуты не родит. Скажи ей, пусть идёт в смотровую, сейчас поглядим.
– И это… Я ещё спросить хотела. Я с ней в одной палате лежу. Только я не рожать, а на искусственные роды. А когда будет это… Процедура. Это быстро? Не больно?
– Романова? – строго спросила её Елена Николаевна.
– Да… – еле слышно сказала та и побагровела.
– Роды искусственными не бывают. Они бывают преступными, неосмотрительными, глупыми, вызываемыми, но искусственными они не бывают. Мы, с вашего согласия и горячего желания, убиваем вполне уже жизнеспособного ребёнка. Главная сволочь – вы, но и мы соучастники убийства. Идите в палату и ждите! Вам скажут, – жёстко кинула ей молоденькая субординатор.
– Аня, вы не волнуйтесь. Сегодня в первой половине дня всё сделаем. Это не очень быстро и немного действительно похоже на роды. Приятных ощущений не гарантирую, но и слишком больно не будет, – мягко сказал Пётр Александрович.
– Спасибо! – Та благодарно посмотрела на него и, смерив Лену неприязненным взглядом, громко хлопнула дверью.
– Не с того, Лена, начинаешь. Не с того. Зло порождает зло. Ненависть порождает ненависть. Будь она детоубийцей, клятвопреступницей и чёрт знает кем – для тебя она пациентка. Не можешь быть доброй и рождать добро, будь терпимой. Я не прошу тебя сострадать и жалеть и, упаси боже, примеривать на себя чужую боль. Я лишь хочу напомнить тебе, что никто не свят, и требую, на правах твоего непосредственного руководителя, корректного отношения к пациенткам. Придерживайся этики и деонтологии, если ты решила стать акушером-гинекологом. Или, пока не поздно, – в патологоанатомы. Отдохновенным телам проповеди читать.
42 
