Она все смотрела на снег, устилавший ковер.
– Это все из-за моего выступления на собрании. Так ведь?
– Это не единственное городское здание, пострадавшее от вандализма. На этой неделе было несколько случаев.
– Но для меня это уже второй сигнал за вечер. Сначала шины. Теперь это. Только не пытайтесь убедить меня в том, что это совпадение.
В кабинет заглянул полицейский Пит Спаркс.
– От соседей я ничего не добился, Линкольн. Они позвонили в полицию, только когда услышали звон стекла, но виновника никто не видел. Напоминает историю в гараже Бартлетта на прошлой неделе. Все побили и сбежали.
– Но Джо Бартлетту разбили только одно окно, – возразила Клэр. – А у меня все. Похоже, о работе придется забыть на несколько недель.
Спаркс попытался приободрить ее.
– Да нет, окна вставят за пару дней.
– А компьютер? А испорченный ковер? Снегом занесло весь офис. Как теперь восстанавливать базу данных, счета? Даже не знаю, стоит ли тратить на это силы. Я даже не знаю, хочу ли я начинать все заново.
Она повернулась и вышла из здания.
Доктор Эллиот сидела в своей машине, когда Линкольн и Спаркс через некоторое время вышли из офиса. Они обменялись парой слов, а потом Линкольн подошел к ее пикапу и уселся рядом, на пассажирском сиденье.
Некоторое время оба молчали. Она смотрела прямо перед собой; в глазах было мутно, и проблесковые маячки патрульной машины Спаркса сливались в неясное пятно. Клэр резко и злобно смахнула набежавшие слезы.
– Сигнал, адресованный мне, прозвучал громко и ясно. Я не нужна этому городу.
– Не надо обобщать, Клэр. Это всего лишь один вандал. Один подонок…
– …который, вероятно, выражает мнение всего города. Наверное, мне стоит сегодня же собраться и уехать. Пока они не решили спалить мой дом.
Он промолчал.
– Вы ведь тоже так думаете? – поинтересовалась она, наконец взглянув на Линкольна. – Что мне ничего здесь не светит.
– Сегодня вы слишком много на себя взяли. Разговоры о консервации озера многие могли воспринять как угрозу.
– Мне не следовало ничего говорить.
– Нет, вы должны были сказать это, Клэр. Вы все сделали правильно, и я не единственный, кто так думает.
– Но никто не подошел ко мне и не поддержал.
– Поверьте мне на слово. Здесь есть люди, у которых возникают опасения насчет озера.
– Но ведь его не собираются консервировать? Они не могут этого допустить. Вместо этого они хотят убрать меня. Пытаются выжить меня из города. – Клэр посмотрела на здание своего офиса. – Что ж, у них получилось.
– Вы пробыли здесь меньше года. Должно пройти время…
– И как долго нужно здесь прожить, чтобы стать своей? Пять лет, десять? Всю жизнь? – Потянувшись к ключу зажигания, она завела мотор; из печки тут же вырвался поток холодного воздуха.
– Ваш кабинет можно отремонтировать.
– Да, здание легко восстановить.
– Все можно заменить. Окна. Компьютер.
– А пациентов? Не думаю, что после всего этого ко мне кто-нибудь придет.
– Этого вы не знаете. Вы ведь еще не пробовали.
– В самом деле? – Клэр выпрямилась и бросила на него сердитый взгляд. – Я отдала этому городу девять месяцев своей жизни! Я все время беспокоюсь о своей практике и из-за того, что очень немногие записываются ко мне на прием. Почему кто-то ненавидит меня настолько, что рассылает анонимки моим пациентам? Здесь есть люди, которые просто мечтают подставить мне подножку, и их усилия выжить меня отсюда, похоже, увенчались успехом. Я только сейчас поняла, что здесь мне ловить нечего. Транквиль отказывается от меня, Линкольн. Они хотят еще одного доктора Помроя или, может быть, Маркуса Уэлби [5]. Но не меня.
– Должно пройти время, Клэр. Вы приезжая, людям нужно привыкнуть к вам, убедиться в том, что вы не собираетесь их бросить. Именно поэтому Эдаму Делрею везет больше. Он местный, и все знают, что он никуда не денется. Предыдущий врач, приехавший сюда из другого штата, продержался полтора года. Не смирился с нашими зимами. Тот, кто был до него, пробыл меньше года. Местные считают, что и вы не пробудете здесь долго. Они выжидают, хотят понять, сможете ли вы перезимовать. Или уедете, как все ваши предшественники.
– Зима меня не пугает. Я справлюсь и с темнотой, и с холодом. Не могу смириться лишь с тем, что я для всех чужая. И никогда не стану своей. – Она глубоко вздохнула; ее злость вдруг испарилась, сменившись усталостью. – Даже не знаю, с чего я решила, что у меня все получится. Ной так не хотел переезжать, но я его заставила. И теперь вижу, какую глупость совершила…