157 
— А сколько человек сможет мобилизовать садовник?
— Сколько угодно, — пожал плечами Зуев. — Если он прикажет громить дачи… или грабить дома, что поприличнее… или откроет Голицынские склады…
— Кстати! Почему их не разграбили до сих пор?
— Это последнее табу, — покачал головой Зуев. — Не забывайте, гурзуфцы — потомки альмеков. Есть запреты, через которые и они не могут переступить. Но если этот заставит… тогда последние табу полетят к черту. В городе восемьдесят лет не было ни одного убийства! — Он вскочил со стула и бешено заметался по комнатке.
— Главное — первым выстрелом положить его, — твердо сказал Ять. — Без него толпа немедленно отрезвеет.
— Да? — скривился Зуев. — Вы хотите, чтобы толпу повели на штурм эти бандиты — черный с белым?
Ять замолчал. В словах историка был резон. Неожиданно снизу, с улицы, донеслась «Марсельеза», исполняемая на языке оригинала.
— Что это?! — встрепенулся Зуев.
— Это Маринелли. Ах, черт! Что же можно для него сделать, пока эти не пошли нас штурмовать?
— Передайте ему вина! — воскликнула Таня. — Я сейчас же куплю на базаре.
— Но, может, попытаемся насчет побега? — предложил Ять. — Как-то подговорить… стойте, я сейчас.
Он спустился вниз. Дверь участка была заперта снаружи на гигантский висячий замок. Караул был теперь не нужен. Ять забарабанил в дверь. В ответ донесся град ругательств на незнакомом гортанном языке. Голос, однако, с несомненностью принадлежал Маринелли.
— Маринелли, это я! — крикнул Ять. — Откуда замок — вы не знаете?.
— Он замок с собой принес, — отозвался печальный голос Пастилаки. — Это с его склада замок, он там лопаты хранит. Ключ всегда при себе носит. Ясно, безнадежно подумал Ять. Каждый входит со своим символом государственной власти; этот пришел с замком.
— А на каком это языке вы сейчас ругались? — не удержался он. Любопытство было в нем едва ли не сильней сострадания.
— Меня научил владелец кофейни! — отвечал Маринелли. — Он утверждает, что это кавказские ругательства.
— Вы что, подумали, будто диктатор явился за вами?
— Да. Учтите, я дорого продам свою жизнь!
— Хотите вина? Я попробую передать вам через окно.
— Лучше сбейте замок!
— Э, не балуй, не балуй! — раздался голос позади Ятя.
Он оглянулся. Наискосок, в тенечке, сидел его давешний охранник — человек из отряда Свинецкого.
— Я и не приметил тебя, — удивился Ять.
— Слона-то он и не приметил, — процедил образованный босяк. — Там на базаре отряд набирают — дай, думаю, послужу. Скушный город Гурзуф, грабить некого. На две дачи слазил — тошшишша!
— Слышь, — сказал Ять. — Я ему бутылку передам — ничего?
— Бутылку можно, — зевнул босяк. — Бутылку — милое дело…
Ять подошел к нему поближе и шепотом проговорил:
— А чтобы выпустить этих — сколько возьмешь? Босяк посмотрел на него как на недоумка.
— Ты чего? — сказал он наконец. — Ты с кем шутки шутишь?
— Но меня же ты… или забыл?
— Так то ж на ночь, — искренне недоумевая, как можно не понимать таких простых вещей, пояснил босяк. — И куда ты сбежишь, ежели у тебя баба тут? И начальство тогда в город уплыло, к тому же было больное на всю голову. А теперь такое начальство, что — ух! Ты мне хучь бочку выкати, хучь баб роту приведи — не, я с этим шутковать не стану… И тебе скажу — не пхуткуй. На Руси до трех считают, на Кавказе до одного…
— И многих он там навербовал, на базаре?
— Да человек, считай, до ста наберет, — уверенно сказал босяк. — А потом и больше. Делать в городе нечего, а он хучь порядок наведет…
— Что ж, он вам и оружие дал?
— Оружие у нас вот, — босяк молниеносно извлек и покрутил в пальцах перед Ятем превосходную стальную бритву. — Да от эсерчика кой-что осталось… В общем, хлюпа вроде тебя порешим, да и толстячка, если сунется куда, не упустим…
— Ять! Эй, Ять! — донесся снизу счастливый голос Грэма. — Я нашел, слышите? Все нашел!
Если подумать в тишине и при настоящей музыке, все сразу находится, — говорил Грэм, слегка задыхаясь. — У меня никогда не было кабинета: к чему? В кабинете ничего не высидишь. В ходьбе можно найти ритм, а у моря можно найти тему. И вот тема: старый моряк живет в поселке с маленькой дочерью…
Наивность Ятя была такова, что он посчитал это невинной болтовней, которой Грэм надеется отвлечь внимание босяка, чтобы сообщить нечто важное. Решив, что вино для Маринелли подождет, он вернулся с Грэмом в дом и вслед за ним поднялся к себе.
157 
