73 
Прошло тридцать дней с тех пор, как я передал письмо юноше, триста тридцать с тех пор, как меня заперли в погребе. По моему подсчету, оставалось приблизительно тридцать дней до исполнения над Деей Торис кровавого ритуала Иссы…
При этой страшной картине, ярко встававшей в моем воображении, я закрывал лицо руками и лишь с большим усилием подавлял подступавшие слезы. Подумать только, что жестокие когти белых обезьян будут рвать прекрасное тело моей принцессы! Неумолимый рассудок говорил мне, что через тридцать дней моя несравненная Дея Торис будет на арене перворожденных во власти диких зверей, что они будут таскать по грязи и пыли ее окровавленное, измученное тело, пока, наконец, часть его, спасенная для пира черной знати, не будет подана на стол!
Я думаю, что сошел бы с ума, если бы время от времени не раздавались шаги моего тюремщика. Это отвлекало меня от ужасных образов всецело завладевших моей душой.
Однажды жестокий замысел блеснул в моей голове. Я решил сделать сверхчеловеческое усилие и бежать отсюда.
За мыслью моментально последовало действие. Я бросился на пол моей камеры близ стены, в напряженной судорожной позе, как будто умер в припадке конвульсий. Когда сторож наклонится надо мной, мне нужно будет только схватить его рукой за горло и нанести сильный удар концом цели, которую я крепко зажал в правой руке.
Ближе и ближе подходил приговоренный человек. Теперь я услышал, как он остановился передо мной. Раздалось неясное восклицание, и затем он шагнул ближе. Я почувствовал, как он стал на колени рядом со мной, и крепче сжал цепь. Он нагнулся ко мне совсем близко. Теперь мне нужно было открыть глаза, найти его горло, схватить его и нанести ему в ту же минуту один могучий, смертельный удар.
Все произошло так, как я рассчитал. Момент между открытием моих глаз и падением цепи был короток, что я не сумел остановиться, хотя в этот краткий миг успел разглядеть, что лицо, так близко склонившееся к моему лицу, было лицом Карториса…
Боги! Что за лукавая и жестокая судьба придумала этот страшный конец? Что за удивительная цепь событий привела моего мальчика как раз в тот момент, когда я мог убить его? В эту страшную минуту великодушное провидение затмило мой разум, и я упал без сознания на безжизненное тело моего единственного сына.
Придя в себя, я почувствовал, что на лоб мне легла твердая прохладная рука. В течение минуты я не открывал глаз. Я старался собрать обрывки мыслей, скользивших в моем усталом, переутомленном мозгу.
Наконец в сознании всплыла жестокая действительность, и тогда я не посмел открыть своих глаз – из страха увидеть того, кто лежал рядом со мной. Меня удивляло то, что кто-то старается привести меня в чувство. Кто это мог быть?
Вероятно, Карторис привел с собой товарища, которого я не заметил. Что же! В конце концов я должен увидеть неизбежное! И я со вздохом открыл глаза…
Надо мной склонился Карторис с большим кровоподтеком на лбу в том месте, где ударила цепь, но живой, слава богу, живой! С ним никого не было. Раскрыв объятия, я заключил в них моего мальчика, изнемогая от счастья, безумного счастья, которое сразу охватило меня.
Тот краткий миг, в который я увидел и узнал Карториса, был, вероятно, достаточным, чтобы ослабить силу удара. Он сказал, что пролежал без сознания некоторое время, как долго – он не знал.
– Но как ты вообще попал сюда? – спросил я, удивленный, что он нашел меня без проводника.
Благодаря находчивости, с которой ты известил меня через Партака о своем существовании и заключении. До того, как он пришел за своими доспехами и мечом, мы считали тебя мертвым. Прочтя твое письмо, я сделал, как ты приказал, то есть дал Партаку выбрать доспехи и потом принес ему драгоценный короткий меч, но в ту минуту, как я выполнил обещание, которое ты, очевидно, дал ему, мои обязательства в отношении его прекратились. Я начал расспрашивать его о твоем местопребывании, но он ни за что не хотел отвечать; он был глубоко верен Зат Аррасу.
– Я потребовал от него точных указаний о твоем месте заключения; но он продолжал упорствовать, отказываясь сообщить что бы то ни было. В отчаянии я велел отвести его в подвал, где он теперь и находится. Никакие угрозы, никакие подкупы, даже баснословные, его не трогали. Единственный его ответ на все наши домогательства был таков: «Когда бы ни умер Партак, сейчас или тысячу лет спустя, никто не сможет сказать, что в долину Дор ушел изменник!»
73 
