– Подожди. – Финн поднял обе руки, пока Дина расстегивала жакет. – Если я тебя правильно понял – и останови меня, если скажу что-то не то, – ты думаешь, что Анджела меня шантажировала. Мне все правильно послышалось?
Подойдя к шкафу, Дина резко выдернула вешалку с поролоновыми плечиками.
– Я же сказала, что не буду вмешиваться, если ты не хочешь. Я старалась быть рассудительной!
– Конечно, и у тебя это получилось. – Он подошел к ней, положил руки на плечи и заставил опуститься в кресло. – А теперь сядь. И объясни, почему ты думаешь, что она меня шантажировала?
– В тот вечер я пошла на встречу с Анджелой, потому что она сказала, что что-то знает про тебя. Что-то такое, что могло бы тебе навредить.
Теперь он и сам сел на край кровати, охваченный новой яростью.
– Она заманила тебя в студию тем, что мне угрожала?
– Не напрямую. Не совсем так. – Дина пригладила рукой волосы. – Что бы она мне ни сказала, это не изменило бы моих чувств к тебе. Я хотела сделать так, чтобы она наконец это поняла. Тогда она оставила бы нас обоих в покое.
– Дина, почему ты не пришла ко мне? Дина вздрогнула от этого простого разумного вопроса.
– Потому что я хотела сама с ней справиться, – огрызнулась она. – Я не нуждаюсь, чтобы ты или кто-нибудь другой вмешивался в мои дела!
– Разве ты сама не пыталась вмешаться в мои дела, причем довольно бездарно?
От этого Дина резко замолчала, но опять же только на мгновение. Она понимала, что это уже состязание одного мастера интервью с другим. И не собиралась проигрывать.
– Не уходи от ответа. Что она хотела мне сказать, Финн?
– Даже не представляю. Я не «голубой»; я не наркоман, я никогда ничего не крал. Если не считать нескольких комиксов, когда мне было двенадцать лет, – и то этого никто не докажет.
– Не вижу ничего смешного.
– Она не шантажировала меня, Дина. У меня была с ней связь, но это не секрет. Она была не первой женщиной, с которой я встречался, но в моей жизни не было никаких сексуальных отклонений, которые я пытался бы скрыть. Я не связан с организованной преступностью, никогда не проматывал чужих денег. У меня нет никаких незаконнорожденных детей. Я никого не убивал.
Финн внезапно остановился, и выражение нетерпеливого удивления исчезло с его лица.
– О Боже! – Он закрыл глаза руками. – О Господи Боже.
– Прости меня. – Забыв о состязании. Дина вскочила и бросилась к нему. – Финн, прости меня, я никогда не должна была об этом говорить.
– Неужели она могла это сделать? – спросил он сам себя. – Неужели она могла сделать даже это? И зачем? – Его руки бессильно упали, в глазах застыло отчаяние. – Зачем?
– Сделать что? – тихонько спросила Дина, крепко прижавшись к нему;
Финн отстранился, совсем чуть-чуть, словно то, что сейчас было внутри его, могло причинить ей вред.
– Мой лучший друг в колледже. Пит Уитни. Мы ухаживали за одной и той же девчонкой. Однажды вечером мы напились, напились в стельку и попытались выбить это дерьмо друг из друга. Мы неплохо поработали. Конечно же, все это было за пределами кампуса – студенческого городка. Потом, черт побери, мы решили, что она этого не стоит, и выпили еще.
Его голос звучал холодно и отстранение. Голос диктора новостей.
– Тогда я был пьян в последний раз в жизни. Пит обычно шутил, что во мне брала верх ирландская кровь. То есть я мог сколько угодно пить, драться или болтать. – Он вспомнил, каким был тогда: злюкой, спорщиком, задирой. Тогда ему казалось, что нет ничего хуже, чем стать похожим на своих родителей, холодных и воспитанных. – Сейчас я уже далеко не пьяница и с тех пор понял, что слова, как правило, лучшее оружие, чем кулаки. Он подарил мне вот это. – Финн вытащил из-под рубашки кельтский крест и крепко сжал его. – Он был моим самым лучшим другом, самым близким человеком, который только был у меня в жизни.
Был, подумала Дина, и почувствовала его боль.
– Мы забыли о девушке. Ни для одного из нас она не значила столько же, сколько мы значили друг для друга. Мы раздавили еще одну бутылку. Один мой глаз распух, как гнилой помидор, поэтому я бросил ему ключи, завалился на пассажирское место и отрубился. Нам было по двадцать лет, и мы оба были дураками. Нам было все равно, что мы садимся в машину вдрызг пьяными. В двадцать лет кажется, что будешь жить вечно. Так казалось и нам с Питом.
Я пришел в себя, когда услышал его крик. Вот и все. Я услышал его крик, а следующее, что помню, – вокруг огни, люди и ощущение, будто меня переехал грузовик. Он повернул на слишком большой скорости и врезался в столб. Нас обоих выбросило из машины. У меня было сотрясение, перелом руки, множество порезов и ушибов. Пит умер.