– Спасибо вам огромное, Алексей. Зря вы от денег отказываетесь, у вас же маленький ребёнок.
– Да иди ты в баню! – сделал вид, что надулся Лёха. – От водовки фильдеперсовой, конечно, не откажусь. Это, будем так считать, за знакомство проставилась. А фантиками не раскидывайся – самой пригодятся. Студентка, поди?
Сашка расхохоталась.
– Благодарю за комплимент. Моё блаженное студенчество уже давно миновало. Хотя, конечно, сейчас возрастной ценз снят, и на очное обучение могут поступать даже пенсионеры.
– Не, ну так сколько тебе? – не отставал настырный сосед.
– Тридцать три, Алексей.
Тот присвистнул.
– Скажу своей корове. Ни за что не поверит. Ей знаешь сколько? Двадцать один, вот так-то! А мне – двадцать семь. Молодая у меня жена, – гордо добавил он. – Молодая… – и пристально посмотрел на Сашку, вроде как только увидел. – По паспорту, да. Лариске, соседке твоей, знаешь сколько? Тридцать пять. Так это между вами получается всего два года разницы? – Лёха ещё раз свистнул.
«Не свисти, козёл! Денег не будет!.. Александра Александровна, вы же не Ленка, смею вам напомнить!»
– Ты как сохранилась?
– Моей бабушке в семьдесят четыре никто больше пятидесяти не давал. Генетика. Никаких личных заслуг. Да и тридцать три это вовсе не так много, как вам сейчас кажется. Спокойной ночи, Алексей, – Сашка встала, и подошла к входной двери.
– И тебе, Александра, – надо же, запомнил, – хотя разве у тридцатитрёхлетней бабы может быть спокойная ночь без мужика? Ну, я смотрю, у тебя настроение не для бесед за жизнь да про любовь. Может, вместе дёрнем твоей чёрной? Глядишь, и разговоришься.
Сашке очень захотелось треснуть его по голове той самой табуреткой. Но она только отрицательно покачала головой и вежливо улыбнулась.
– Ну, пока, соседка!
Закрыв, наконец, за словоохотливым умельцем дверь, Сашка сделала пару кругов по своей крохотной, но комфортабельной обители чужих духов и духо́в.
«Откуда в них это поголовное тыканье? Это что – анахронизм от крепостного права? «Ты, барин!..» «Вы, Алексей!» Ты не можешь им тыкать. Хотя надо бы. Но «ты» – это такое личное местоимение. «Ты» – это личностная принадлежность, близость… Говорю же – из крепостного права. Это у них в ДНК прошито. В онто– и в филогенезе. И ответной принадлежности не требует у существ с иным информационным кодом… Это тебе Ирка голову замусорила всякой ерундой. Но ведь тыкают и тыкают…»
Такие правила.
Вторая глава
Просто Вова всё перефасонил под свой вкус: кроме двери в ванную комнату и сохранённого фрагмента несущей стены более перегородок не осталось. Стену между комнатой и кухней по СНиП[1] трогать было нельзя. «Нельзя, нельзя и нельзя!» Но если очень хочется, то за колоссальный бесценок в соответствующих разрешительных инстанциях – можно.
На кухоньке – игрушечная разноцветная мебель «под заказ». Мойка. Стиральная машина и ещё один крохотный отсек под чашки, ложки, тарелочки – он был практически пуст: тарелок там не было вовсе. Сверху – только палка под бронзу. На ней в ряд подвешены Сашкины турки. Более ничего. Под окном – конвейерный стругано-сосновый столик и две табуретки. В торце освободившегося от стены проёма – холодильник.
В комнате – итальянский трёхстворчатый шкаф, стоимостью с пол чугунного моста. Посредине – круглая постель. В углу – столик с ноутбуком. На окнах – жалюзи. Это Сашку раздражало. Во-первых – из-за вопиющего диссонанса между претенциозным шкафом «из дворца» и офисной одёжкой окон. Во-вторых – она просто ненавидела жалюзи.
«Скулящие жалюзи. Ворчащие жалюзи. Трещащие жалюзи. Никогда не знаешь, в каком они сегодня настроении…»
Но Вовка упёрся. Кажется, они тогда опять повздорили, и Сашка, как всегда, ушла «в несознанку». По привычке. В знак примирения он подарил ей какие-то безумно дорогие духи той самой фирмы, что делает сумочки стоимостью во вторую половину чугунного моста. Однажды она ими даже надушилась из приличия, и запах до сих пор не вытравливался из помещения, хотя закупоренный флакон она запрятала аж под ванную – туда, где хранятся моющие средства. Ей нравилась конкретная марка мужского одеколона. Вполне доступного, кстати…
«И ни с кем не связанного!»
Маленький балкончик по обоюдному согласию стеклить не стали.
Мотивы разные, а результат – один. Такое случается.
В санузле, вымощенном дорогой и некрасивой итальянской плиткой – дешёвая акриловая ванна, «мойдодыр» с мраморной столешницей, унитаз-звездолёт и штампованные пластмассовые полочки, прикупленные Вовиком в очередном пароксизме рачительности.