44 
И вообще, питерская сестра-подруга очень смелая. Не боится в лесу полезть под самые нижние, самые тёмные, самые страшные лапы огромной одинокой ели, стоящей рядом с просекой, потому что вычитала, что белые растут в тёмных местах, в ельниках. И действительно, возвращается оттуда с полным бумажным пакетом белых грибов.
– Что скажем бабушке, где нашли? – спрашивает её Аня. – Нас будут ругать, что мы сами отправились в лес без взрослых.
– Скажем, в парке нашли, – предлагает Настя. – Не выбрасывать же.
– Нет, ты что!
Белые грибы и вообще любые грибы для девочек сакральны. Грибы нельзя выбрасывать. Их можно не собирать, но выбрасывать, особенно белые, которые бабушка высушит на остывающей печи, и девочки потом, зимой, будут в своих далёких друг от друга городах – черноморском и балтийском – есть вкуснейший суп из белых грибов, нельзя!
– Да, в парке, это нормально, – соглашается Аня.
В сущности, парк отделяют от леса только некая условная невысокая – перепрыгнуть можно – дощатая оградка и речка-вонючка без названия, покрытая ряской. По вечерам здесь выступает красивый лягушачий хор, а в редкие прозрачные окна зелёного ковра можно наблюдать забавных мальков с несоразмерно большой головой и крохотным хвостиком. Детёнышей лягушки, так похожих на человеческие эмбрионы в ранних стадиях развития, уж теперь-то врач-интерн акушер-гинеколог Анастасия Николаевна Кузнецова знает, как они выглядят. Как знает она сейчас и то, что ничего там у Ани не висит, и «ироды» здесь ни при чём. Может, к чему-то другому в Анином теле, уме, сердце и душе они и причастны по факту своего «иродства». А здесь, если и при чём, то только аберрациями хромосом. Просто вот бывает такая аномалия развития наружных половых органов, ничем не мешающая ни деторождению, ни тому, кто тебя любит, – гипертрофированный клитор и малые половые губы не прикрываются большими, в отличие от подавляющего женского большинства.
– Ну шо ты там, Оксана, нэ змэрзла?
Август. Достаточно прохладно. Совсем не так, как в родном городе, где в августе жарко. Всего около десяти часов на машине – из русского Настиного города в украинскую деревню где-то на границе Винницкой и Хмельницкой областей – и в августе уже прохладно.
– Нет, спасибо, баба Мария, – отвечает вежливая из последних сил Настя.
– Та шо ты Мария та Мария? Кажы – баба Маруся. Мэни так звычнúшэ.
«Ну, мало ли кому как привычней. Мне вот тоже «Настя» за двадцать три года стала как родная, как-то привычней «Оксаны», но не долбить же пожилому человеку, что я Настя, Настя, Настя! А Мария для меня навеки еврейка Муся Павловская, а не украинка Маруся Качур!» – сердится про себя Настя.
– Ты бач, яки гарни? Вы ж мои любы! А ты й нэ помитыла, Оксана! – Бабка получает какое-то болезненное удовольствие, называя Настю не её именем, хотя в хитрых умных глазах старушки отлично читается, что она прекрасно помнит, как зовут эту девицу. – А Ихорок казав, шо ты такый справный шукач грыба, шо ах, бо всэ дытынство тильки тым и займалась. Пидманула маво хлопця, так?
«Ох, так «пидманула», баба Мария, что вам и не снилось. И себя заодно, кажется, сильнее всех «пидманула»», – саркастически усмехается про себя Настя.
– Так это когда было, баба Мария, – Настя выдерживает паузу, нарочито произнеся удобный ей вариант бабкиного имени, – это ещё в школе было, последний раз лет восемь назад. Теряю квалификацию.
Некоторое время они молча собирают белые. И бабу Марусю, и Настю охватывает известный лишь заядлым грибникам азарт. Вроде уже и собрано больше, чем надо, и складывать некуда. Но белые грибы для грибника – это рулетка для игрока. Не отойти. Всё равно, кто рядом. Много не бывает. В карманы, в подол, за пазуху, в платок.
– Скикы рокив йи'х тут так бах'ато нэ було. Майжэ зарады тэбэ такый «врожай». – Довольная бабка решает сказать Насте приятное. Всё-таки она выходит за её внука «замиж», эта На-сь-тя. А то ведь по-разному бывает. Надьку, ту под себя прогнула, а Петро такую ту Тамарку нашёл, что бабка слово сказать боится. Так что, на всякий случай, «не треба супэрэчытысь». Старший внук, первый, любимый. «Хай будэ той собаци кистка», что называется.
– Ну, досыть вжэ! Пишлы до дому… На-сь-тя! Вэчеéряты[49] пора вжэ. Мабуть, Ихорок йи'сты хочэ.
«Раз «хочэ», то пусть его «йи'сты», – зло думает Настя, но вслух говорит:
– Да, пожалуй, пойдём.
И они снова молча идут.
Идут мимо ольхи, лип, осин и рябин. Мимо дубков, дубков, дубков, не тех, вековых дубов, знакомство с которыми водит Настя там, в своём русском Подмосковье, на кунцевской даче брата черноморской бабушки. Под теми дубами можно построить ещё один домик с верандой и пить на ней чай, сидя в тени фигурных листьев в кресле-качалке. И собака у ног. Русская борзая. Или русский «чубарый» спаниель в берёзовую крапинку. Или, как у бабушкиного брата, – шоколадный сеттер Тимофей. Глупый безалаберный любвеобильный Тима – Тимоша. Гениальная охотничья собака.
44 
