— Значит, вы знаете ее с детства? — спросила я.
— Да. Наши дома стояли рядом, — ответил он.
— Я вспоминаю, что, будучи всего четырехлетним малышом, уже не любил Монику. Она всегда кричала и постоянно заявляла, будто мы дергаем ее за волосы, когда на самом деле нас и рядом с ней не было. Она страшно жаждала всеобщего внимания и была полна решимости добиться своего.
— Я бы сказала, что она вела себя как истинная женщина, — проговорила я.
— Но очень неприятная женщина, — сказал он. Мы подошли к машине.
— Я не собирался так скоро уезжать, — сказал сэр Филипп. — Но если бы мы посидели за чаем чуть дольше, Моника присосалась бы к нам, как пиявка. Мы никогда от нее не отделались бы.
— Бедняжка! — проговорила я.
Я представила, как эта женщина идет по жизни: никому не нужная и в то же время страстно мечтающая с кем-то подружиться и привлечь к себе внимание. Как это ужасно — воображать, будто к тебе относятся гораздо лучше, чем на самом деле, и все время испытывать разочарование.
Мы выехали на шоссе, но, вместо того чтобы повернуть направо, к Лондону, поехали прямо.
— Давайте съездим в Ричмонд-Парк, — предложил сэр Филипп. — Вы не торопитесь?
При мысли, что Анжела может беспокоиться обо мне, меня охватили угрызения совести. Но никакая сила не заставила бы меня отказаться.
— Нет, — ответила я. — Я не спешу. Через пару минут мы оказались в парке. Вдоль дороги бродили олени; на залитых солнцем полянах пили чай те, кто выбрался из города на пикник; отовсюду раздавались голоса детей, которые бегали между деревьями. Сэр Филипп доехал до вершины холма, откуда открывался изумительный вид на долину Темзы. Он выключил двигатель. Вокруг не было ни души. Я ощутила небывалый покой и умиротворение от того, что мы оказались вдвоем в этой тишине, которую нарушал стрекот кузнечиков в траве и пение птиц в ветвях деревьев…
Не знаю, почему мне вспомнились две строки из стихотворения. Прикрыв глаза, я проговорила:
«Мы на века рабами рождены
Ветров морозных, жгущих своим вздохом
И солнц лучей, палящих с высоты небес…»
Я почувствовала, что сэр Филипп вздрогнул.
— Почему вы это сказали? — резко спросил он. — Почему вы вдруг стали читать мне это стихотворение?
Я сама была изумлена. Да и его голос удивил меня. Я заколебалась, но все-таки запинаясь ответила:
— Не знаю. Просто оно пришло мне в голову.
— Но ведь должна же быть какая-то причина, — настаивал он, впиваясь в меня взглядом. Внезапно он закрыл рукой лицо и откинулся на сиденье. — Забудьте об этом, — сказал он. — Я несу какую-то чепуху.
Он завел двигатель, выехал на шоссе и помчался в сторону Лондона с такой скоростью, будто мы от кого-то убегали.
За всю дорогу мы ни проронили ни слова. Он подвез меня к дому, и мы расстались. Наше прощание было формальным и очень сдержанным, что привело меня в полное замешательство.
Глава 12
Я увиделась с сэром Филиппом только через неделю, в течение которой ко мне пришло понимание того, что я ужасно несчастна и что больше всего на свете жду встречи с ним.
Что случилось — в который раз спрашивала я себя. Почему эти две строки из стихотворения, которое я никак не могла вспомнить, так изменили наши отношения? Я все готова была отдать, лишь бы не произносить эти слова, но, как и Филипп, я не могла повернуть время вспять. Теперь между нами возник барьер, ставший непреодолимым из-за того, что я не могла объяснить себе причины его возникновения.
Единственное, что я могла предположить, — опять вмешалась Надя. Я чувствовала, что во мне, как и в Элизабет, растет ненависть к этому призраку. Пару раз я виделась с Элизабет, однако я обнаружила, что о сэре Филиппе ей известно не больше моего. Я не колеблясь задавала ей вопросы, и она простодушно верила, что мое любопытство вызвано желанием помочь ей.
Танцы и приемы, на которые я ходила каждый вечер и которые раньше казались мне таким интересным времяпрепровождением, потеряли всю свою прелесть. Молодые люди, приглашавшие меня танцевать, казались мне глупыми. Я делала вид, будто мне весело, уделяла огромное внимание своей внешности, поэтому ни Анжела, ни другие люди даже не догадывались, что происходит в моей душе. Я же прекрасно знала, что жизнь моя изменилась.
— Я полюбила! — торжественно объявила я себе на следующее утро после поездки в Рейнлаф.
Мне хватило ума понять, что, когда девушка всю ночь напролет думает об одном мужчине, когда ей в ночи слышится его голос, это вовсе не дружба. Да, я полюбила. Я призналась себе в этом, и меня охватило отчаяние. Временами мне казалось, что нужно немедленно возвращаться в Мейсфилд и больше никогда не появляться в Лондоне.