Рёреха Гошкины слова очень развеселили. Раззявил рот, захохотал, как ворон раскаркался.
Потом сказал строго:
— Сметлив ты, Гошка. Но глуп. Это ништо. Глупость я из тебя выколочу, а вот ума сам наберешься. Если живой останешься.
— Как это — если живой? — забеспокоился Гошка.
— А потому что буду я тебя воинской науке учить. А это такая наука, которую не всяк принять может. Кто сам откажется, а кто так помрет. Воином, Годун, не каждый стать может. К этому сродство надо иметь.
— А у меня есть? — спросил Гошка.
— А я почем знаю? Вот, ежели бы дед твой и отец воинами были, тогда дело ясное.
— У меня дед с князем Святославом в поход ходил! — похвастался Гошка. — Збройно, не в тягловых.
— И много ль добычи привез?
— Вообще не привез, — Гошка пригорюнился. — И сам не вернулся.
— Вот и я о том же. — Рёрех одернул коня, сунувшегося украсть зелень из корзинки встречной бабы. — Не всяк, кто в руки зброю взял, — воин. А уж коли ты воин, так ты и с палкой простой — воин, и с пустыми руками. Вот Артёмка наш (Гошка не сразу сообразил, что речь идет о самом князь-воеводе) еще в юности голыми руками оружных ворогов брал. Но ты, малец, тоже не робей, — подбодрил Гошку Рёрех, увидав, как тот опечалился. — Учить я тебя буду хорошо, а там уж как Перун решит: может, в добрые гридни вырастешь. А может, и помрешь.
— Дедко, а ты что же, в Христа не веришь? — Гошка решил перевести разговор на другое.
— Почему не верю? Верю. Сам не видал, но коли уж весь род мой нынешний его главным богом почитает, то не пустой это бог. Значение имеет. Да только мой главный бог — Перун Молниерукий. Он меня бережет, а я его как могу почитаю. Однако ж и Волох — важный бог. И Мокошь.
— А Перуна ты видел?
— Чуял. Перуна видеть трудно: быстр он, слепящ. Вот как молния, только еще быстрее. А почуять — можно. Когда в битве в тебе вдруг немыслимая сила открывается и враги вокруг-как жнивье пред серпом, значит, с тобой Перун.
— А если не в бою? — продолжал дознаваться Гошка.
— А это — по-разному. Коли Мокошь тебе откроется, сила земная придет. Тогда можешь хоть день целый по лесу бежать — и не устанешь. А ежели зверя привести-отвести, или там кровь остановить, так это надо Волоха просить. Он поможет.
— А мы с батькой… То есть с прежним моим батькой, который ныне в Ирии, Дажьбога просили, — припомнил Гошка.
— Дажьбог-это для смердов, — махнул рукой Рёрех. — Нам Дажьбог не требуется. Мы, варяги, сами берем.
— А я теперь — тоже варяг? — поинтересовался Гошка.
— Ты пока — малец непутевый. — Дедко потянулся и отвесил Гошке подзатыльник.
За разговором они спустились к пристани.
— Эй, ты! — крикнул Рёрех молодому кормчему, чей большой струг как раз готовился отойти от причала. — А ну погоди!
— Чего это мне годить? — сварливо отозвался кормчий.
Конь Рёреха прянул вперед. Грохот копыт по доскам, жалобный вскрик кормчего, тяжелый удар о палубу — и вот уже вороной Рёреха приплясывает на жалобно скрипящих досках палубы опасно раскачивающегося струга.
— Умом тронулся?! — пронзительно завопил кормчий, ухватившись за обожженную плетью щеку. Два холопа, тянувших наверх каменный якорь, кинулись к жеребцу и попытались схватить его за поводья… Напрасно они это сделали. Конь под Рёрехом, хоть и не боевой, а охотничий, чужих к себе подпускать не намеревался. Одного хватанул за руку, другого лягнул в бок так, что ребра затрещали.
— Ваша милость! — жалобно закричал кормчий. — Внемли! Не губи лодью!
Старый варяг внял. Шепнул коню ласково в ухо — и тот успокоился.
— Лодью, — проворчал Рёрех. — Сказал тоже. Корыто бабье — вот верное слово.
— Да уж какое есть, — едва миновала опасность, кормчий снова надулся. — Ну не разглядел я, что ты, дед, варяг. Зачем сразу драться и безобразить? А если б товар утоп? Сам бы и расплачивался.
— Рот закрой, смерд, — строго сказал Рёрех. — Мальца видишь? — Кивок в сторону Гошки, который безуспешно понукал коня, пытаясь заставить его повторить прыжок Рёрехова жеребца. — Это сынок славного боярина Серегея. Доставишь нас, куда я скажу, получишь ногату серебром.
— А если я откажусь?
Рёрех промолчал, но поглядел так выразительно, что кормчий сразу всё понял.
— Что стоите, дурачье? — закричал он холопам. — Живо мостки спускайте!
Холопы опрометью кинулись исполнять, хотя одного всё еще кривило на сторону, а другой то и дело потирал укушенное плечо.