.
Очередная сказка о Золушке 
25 
– Я буду счастлива отужинать с вами, милорд, – ответила она, не успев подумать над ответом.
– Я мог бы сказать то же самое, – ответил граф. – И надеюсь, ваш муж не будет на меня в претензии, что не включен в число приглашенных?
Цирцея снова улыбнулась:
– В таких случаях я всегда говорю Джорджу, – сказала она с мягкой улыбкой, – что ужинаю с друзьями и слушаю концерт. Если и существует что-то, чего он действительно не переносит, так это музыка.
Граф постарался засмеяться.
– Ну что ж, в таком случае мы честно скажем ему, что это будет музыка. Я обещаю вам музыку, – такую, которую мы можем слышать, но не видеть.
– Это будет великолепно. И, наверное, очень... романтично?
Перед последним словом она сделала небольшую паузу, и поэтому оно прозвучало вопросительно.
Граф улыбнулся и встал:
– Итак, я ожидаю вас завтра вечером, миледи, в половине восьмого. Я ужинаю в то же время, что и его королевское высочество.
Это было модное время. Такой ужин начинался гораздо позже, чем у обычных людей, которые садились за стол на час или, по крайней мере, на полчаса раньше.
Цирцея протянула руку, на этот раз ту, на которой красовался огромный изумруд.
Посмотрев на камень, граф подумал, что в его глубинах таится то же самое зло, что и в глазах его хозяйки.
– Вы восхищены моим кольцом? – спросила Цирцея.
– И рукой, которая его носит, – машинально ответил граф.
Он знал, что правила игры обязывают его поцеловать руку, но не мог заставить себя это сделать. Даже прикосновение к Цирцее Лангстоун представлялось для него чем-то отталкивающим; для него это было еще труднее, чем прикоснуться к кобре, которую она ему напоминала.
Он ограничился куртуазным поклоном и покинул ее со словами, подчеркнуто полными скрытого смысла.
– До завтрашнего вечера.
Не оборачиваясь, он вышел из комнаты и со своим обычным достоинством медленно спустился по лестнице.
Оказавшись в холле, он понял, что все время преодолевал в себе инстинктивное желание убежать без оглядки, бежать не останавливаясь.
Садясь в поджидавший его экипаж, он сказал себе, что никогда раньше не подозревал, что все сатанинские силы могут быть сконцентрированы в теле одной-единственной женщины.
Глава 4
Офелия вернулась домой с чувством, что теперь все будет хорошо, потому что она может довериться графу.
В тот день ее ждало множество дел; к счастью, их можно было переделать, не выходя из дома, потому что она чувствовала такую слабость, что действительно не решилась бы выйти из-за боязни упасть.
Она знала, что это от недоедания, да еще спина горела огнем от побоев мачехи.
К пяти часам она была уже в таком изнеможении, что еле добралась до своей спальни, понимая, что больше ничего не в состоянии делать.
На столе в комнате Офелия увидела три ломтика хлеба и кувшин воды.
Для Пирата ничего не было; мачеха своим изощренным умом хорошо понимала, что она, конечно же, отдаст собаке большую часть своей пищи. Это был очень утонченный способ наказания – заставлять страдать также и Пирата.
Пес бросил жадный взгляд на хлеб, и тогда она накрошила его, часть намочила в воде и положила в тарелку на полу.
Собака проглотила все в несколько секунд и посмотрела на нее с ожиданием.
– Больше ничего нет, – сказала она. – Может быть, позже у нас появится что-нибудь еще.
Хотя знала, что на самом деле надежды на это нет.
Она подозревала, что мачеха продолжит свои истязания, даже несмотря на визит графа, просто потому, что ненавидела ее.
К несчастью, последние три дня отец находился в Эпсоне, куда поехал осмотреть своих лошадей перед скачками и повидаться с друзьями.
Накануне его отъезда Офелия совсем уже решилась сказать о том, как с ней обращается мачеха. В конце концов, если бы он видел пересекающиеся кровоточащие следы от ударов тонкого хлыста Цирцеи на ее спине, то перед такими неопровержимыми уликами было бы невозможно продолжать притворяться и верить наветам жены.
Однако все чувства Офелии восставали против того, чтобы втягивать отца в войну, разгоревшуюся между нею и мачехой. Она знала, как он ненавидит сцены и скандалы и, кроме того, чувствовала, что если он действительно поймет, что за женщина заняла место его жены, то каким-то образом это заденет и память той, которую он любил много лет.
Все эти соображения сложным образом переплетались в голове Офелии; в результате она не могла говорить об унижении, причиненном ей мачехой, и призналась графу, только уступая его настояниям.
25 
