47 
Она попыталась проскочить мимо него, но дядя, больно впившись пальцами, схватил ее за локоть. Он отбросил хлыст и ударил ее по лицу, швырнув на пол конюшни, крытый соломой. Она ощутила вкус крови и почувствовала мускусный запах лошадей.
Обезумев, Молли поднялась и снова попыталась проскочить мимо дяди, но второй удар вновь опрокинул ее на землю, и она ударилась головой об одну из деревянных перекладин.
Пришло головокружение, в висках застучало… и тут она услышала щелчок хлыста.
— Смирись с наказанием, Молли. Оно послужит тебе уроком. Ты не станешь распутницей, и Бог простит тебя.
Хлыст разрезал воздух. Молли перекатилась на живот, обхватив голову руками, чтобы защитить лицо от рассекающих ударов. Хлыст жег ей спину, разрезал платье, ложился на ягодицы, прорывал бриджи. Она стиснула зубы, чтобы не закричать от боли.
Орудуя хлыстом, Джейсон старался разодрать девушке одежду в клочья, чтобы увидеть ее тело обнаженным. Ткань рвалась, и сквозь дыры светилась нежная плоть, которую он пытался покрыть сетью кровавых следов, оставляемых ударами хлыста.
Но как ни старался безумец, одежда, прикрывая Молли, не позволяла ему видеть наготу племянницы. Однако, Джейсон видел… Его захлестнули образы, которые мог воссоздать лишь воспаленный порочный мозг, не имевшей возможности воплотить наяву свои грязные сумасшедшие желания.
…Он заставлял ее повиноваться своей воли, превращая дерзость в послушание. Она выполняла все его приказания, страх и боль стояли в глазах. «Прикоснись… поцелуй… прижмись… погладь… поводи пальцем… языком… сожми… сними… расстегни… разведи в стороны… перевернись… выгнись… кричи, кричи от наслаждения ли, боли — кричи…»
И Молли кричала — в воображении Джейсона. В жизни — она молчала. Дважды она пыталась ухватиться за хлыст, надеясь выдернуть его из рук Джейсона, но получала лишь более жгучие удары за свои попытки противиться избиению.
Молли боялась подняться на ноги, боялась, что головокружение овладеет ею, сделав совершенно беззащитной.
Снова и снова тонкая полоска кожи свистела в воздухе и с безошибочной точностью опускалась на ее тело. Потертая ткань ситцевой рубашки не могла защитить, хлыст разрезал ткань, разрезал кожу.
— Покайся и Господь простит тебя! Покайся и будет спасена твоя заблудшая душа.
Хлыст свистел и хлестал. Молли терпела адскую боль, не представляя, как избавиться от наваждения невыносимого кошмара. Джейсон прокручивал в голове все мыслимые и немыслимые позы, в которые лишь в фантазиях мог заставить встать Молли.
«…смотри на меня… смотри вот сюда… ты видишь?., тебе не страшно?., сейчас моя плоть, как карающий меч, войдет в тебя и пронзит наслаждением и болью… ну… смотри же… дрожишь?., ты боишься?., вхождение будет огненным, страстным, сильным, мгновенным… но затем я повторю его снова и буду повторять до тех пор, пока не истреблю в тебе красоту, память, волю и страсть… я разъединю на мельчайшие кусочки совершенство и гармонию твоего вожделенного мною тела… я иссушу… я выжгу… раскровавлю, раздеру, как зверь, эти пышные груди… выпуклые соски… нежный живот… раздвинутые бедра… округлые колени… копну рыжих волос… ты будешь — ничто, я буду — все… твое сознание рассеется, и в распавшихся осколках стану властвовать я — плотью, наслаждением, болью, кровью… кричи же — от страха, боли и МОЕГО наслаждения — кричи…»
Молли вдруг осознала, что крики, вырывающиеся у нее из горла, эхом разносятся по конюшне, но они, казалось, не сдерживали, а, наоборот, только подстегивали безумца.
Она должна подняться, чтобы оказать сопротивление. Она должна… Но Молли не могла шелохнуться. Голова кружилась от боли и страха.
— Моей рукой движет Господь, Молли. Я должен спасти твою душу.
Но Джейсон спасал не ее душу — свою, спасал от вожделения, от порочной страсти, внушаемой молодым телом красивой и страстной девушки. Он хотел выбить, вырвать с корнем, выжечь — СВОЕ влечение, а, избивая, наказывал Молли, хотя она ни в чем перед ним не провинилась, разве только тем, что была для него крайне привлекательна.
Невозможность сблизиться с желанной девушкой приводила Джейсона в ярость. Никогда его мечты не станут реальностью, навсегда оставшись плодом воображения. Никогда этот чувственный свежий рот не прильнет к его плоти. Никогда не сжать ему в ладонях эти пышные груди, никогда не пронзить жезлом страсти вожделенное лоно.
47 
