Герцог взглянул на нее и вдруг заметил, что короткое сатиновое верхнее платье, надетое сейчас поверх другого, тонкого, идет Антонии больше, чем то, которое он видел на ней при прошлых встречах, а шляпка, украшенная страусовыми перьями, выгодно оттеняет цвет ее глаз. Правда, сравнение со старшей сестрой было не в пользу Антонии, однако, кажется, и в ней ощущалось некое очарование, которое, впрочем, еще предстояло открыть Донкастеру.
Он испытал облегчение, обнаружив также, что она не болтала без умолку все время, пока они ехали.
В самом деле казалось, что все ее внимание отдано лошадям, а герцог по дороге вдруг заметил, что чистый воздух и легкий ветерок способствуют улучшению настроения, снимая напряжение, которое он испытывал с раннего утра.
После обеда в Донкастер-хаузе, в котором им предстояло провести первую брачную ночь, герцог действительно почувствовал себя лучше и наконец смирился со своим новым положением.
Он даже испытал нечто похожее на удовольствие, объясняя Антонии свои планы относительно скачек в Гудвуде, которые должны состояться, когда они будут в отъезде.
Его также приятно поразила осведомленность Антонии в области инноваций в конюшнях Донкастер-Парка, которые после смерти отца достались герцогу не в лучшем состоянии, о лошадях, приобретенных им за последние пять лет, и, что самое удивительное, информированность девушки относительно состояния дел других владельцев конюшен — потенциальных его конкурентов на предстоящих скачках.
— Как вы все это узнали? — спросил герцог, когда Антония поправила его в Вопросе, касавшемся происхождения одной из кобыл лорда Дерби, а после недолгого спора он обнаружил, что был не прав.
— Про скачки я читаю в газетах, — ответила Антония с улыбкой. — Папа пришел бы в ужас, если бы узнал, что я делаю это, потому что в большинстве этих изданий печатаются скандальные полицейские отчеты и клеветнические намеки на нелицеприятные события из жизни известных политических и общественных деятелей.
Герцог слишком хорошо знал, какие газеты она имела в виду, и подумал, что это, несомненно, и есть самое неподходящее чтение для молодой девушки.
Однако все, о чем говорила Антония, казалось ему не столь уж важным — в любом случае не настолько, чтобы упрекать ее за нездоровый интерес к низкопробной прессе.
После обеда они из столовой перешли в библиотеку, несмотря на то что герцог предложил отдохнуть в салоне на втором этаже, который считался самой удобной комнатой в доме.
— Я слышала, что библиотека — ваша любимая комната, — заметила Антония и предложила:
— Давайте посидим там.
— А мне кажется, вы выбрали библиотеку, потому что вам не терпится взглянуть на мои книги, — улыбнулся герцог.
— О, как бы мне хотелось, чтобы вы, — сказала Антония, — когда у вас для этого будет время, показали мне все дивные сокровища, которые собраны в этом доме и про которые мне говорили, что они столь же прекрасны; как и те, что хранятся в Донкастер-Парке…
— У меня создается впечатление, что вы давно знаете о них больше, чем я, — с кислой улыбкой ответил герцог.
Антония промолчала, пораженная количеством книг, собранных в библиотеке, порог которой они как раз переступили.
Герцог с интересом наблюдал за тем, как меняется выражение ее лица, как едва заметная вежливая улыбка уступает место подлинному восторгу, как сияют ее глаза, — и прекрасно сознавал, что ее восхищение вызвано отнюдь не его присутствием.
Словно догадавшись, о чем думает ее супруг, Антония устремила на него взгляд своих огромных серо-зеленых глаз, и герцог понял, что она собирается сказать ему нечто важное.
— Я хочу… спросить вас кое о чем, — робко произнесла Антония.
Теперь тон ее голоса стал совсем другим, и то веселое оживление, с которым она говорила в течение всего вечера, почти исчезло.
— О чем же? — мягко спросил он, стараясь ободрить ее.
Он чувствовал, что девушка подыскивает слова, но вдруг раскрылась дверь, и на пороге возник дворецкий.
— Маркиза Норто, ваша светлость! — объявил он.
Герцог вздрогнул от неожиданности, а затем медленно поднялся.
Когда маркиза, ослепительно прекрасная в блеске бриллиантов, украшавших ее шею, волосы и платье, длинный шлейф которого вздымался позади нее, больше похожая на рождественскую фею, чем на земную женщину, плавной, скользящей походкой направилась к ним, Антония тоже встала со своего кресла.