Вначале она задавалась вопросом, не заболела ли и в самом деле, такой разбитой и апатичной себя чувствовала. Ей с трудом удавалось встать с постели только лишь для того, чтобы поесть. Какое-то время она гадала, не забеременела ли, но однажды утром проснулась со знакомой тянущей болью и поняла, что волнения напрасны.
Ей следовало бы испытать облегчение, поскольку, видит Бог, не хватало ей еще оказаться с внебрачным ребенком на руках. Однако подтверждение, что она не беременна, как ни странно, лишь вызвало новый поток слез, словно это еще больше увеличило расстояние между Итаном и ею.
Снова вздохнув, она устремила взгляд в окно на холодный, но солнечный ноябрьский день. Обычно в такую прекрасную погоду она бы гуляла в городе. «И несмотря на мое скверное настроение, — вдруг подумала она, — именно это мне и надо сделать».
Предаваться унынию не в ее характере. Прежде она всегда встречала жизненные трудности энергичными усилиями по их преодолению. В этот раз не должно быть по-другому, несмотря на полученный ею жестокий удар в сердце. В конце концов, она не могла прятаться вечно.
«Жизнь продолжается, и я должна жить дальше».
Преисполнившись решимости, она встала из кресла и, покинув комнату, пошла по коридору. Она смутно слышала голоса, но была слишком погружена в собственные мысли, чтобы обращать на них внимание. Дойдя до лестницы, стала спускаться вниз.
— Ходжес, — крикнула она, — пожалуйста, распорядитесь, чтобы подготовили мой фаэтон. Я хочу поехать прогуляться.
— Отец небесный, так это ты! — раздался вкрадчивый голос, в котором чувствовалась скрытая угроза. — Для покойницы, должен сказать, ты выглядишь удивительно неплохо.
Ноги Лили поскользнулись на шерстяной дорожке, покрывающей лестницу, но, быстро схватившись за перила, она удержалась на ногах. Вцепившись в поручень, она посмотрела в лицо, которое надеялась больше никогда не увидеть, и сердце барабанной дробью застучало в ушах.
Гордон Чок. А рядом с ним Эдгар Фейлор с выражением торжества, сияющим в его жестоких черных глазах.
— Я же говорил тебе, что это была она, — сказал Фейлор.
— Ты прав, — отозвался ее отчим. Какая жестокая ирония, что под его лощеной привлекательностью кроется змеиная натура.
— Извините, мэм. Я сказал им, что вы не принимаете, — заявил Ходжес со своего места рядом с дверью. И она не могла винить его за то, что он впустил их.
Во рту у нее пересохло, появился металлический привкус страха. Если бы побег что-то дал ей, то она бы убежала. Но делать это, она знала, теперь уже слишком поздно.
О Боже, они нашли ее!
На следующий день Итан ухмылялся, стоя у себя в кабинете и перечитывая срочную записку, которую только что получил от графа Сатли. В ней граф с прискорбием сообщал «ужасную» новость: вчера поздно вечером его дочь Амелия убежала с мистером Робертом Хоксби, подлецом и негодяем, в которого она вообразила, что влюблена. Сейчас граф был в своей карете на Большой северной дороге, надеясь поймать парочку до того, как они доберутся до Гретна-Грин.
Чего граф не знал, так это что сбежавшие голубки едут в одной из самых быстрых карет Итана без герба и что все устроено так, что на протяжении всего пути на каждом постоялом дворе у них будет быстрая и легкая смена лошадей. Если парочка держала путь без каких-либо ночных задержек, то они должны прибыть в Шотландию гораздо раньше графа и пожениться к тому времени, когда он обнаружит их, — скорее всего на следующий день. Пойди же дела как-то иначе, Итан знал, что все равно может не беспокоиться, ибо Амелия к тому времени будет окончательно и бесповоротно скомпрометирована и графу не останется ничего другого, как позволить дочери выйти за ее возлюбленного Роберта.
Однако когда два дня назад Тони приехал вместе с ним, Итан поначалу не был уверен, что его план удастся. Умный и честный, с открытым взглядом серых глаз, Хоксби вначале с подозрением отнесся к предложению Итана о побеге. Он выглядел оскорбленным, полагая, что его подкупают.
— Я не могу принять от вас двадцать тысяч фунтов, — заявил Хоксби, расправив плечи с возмущенной гордостью. — Я буду ничем не лучше охотника за приданым.
— Но вы любите ее?
Что-то изменилось в лице Роберта, промелькнула какая-то тоска, которую нельзя было не увидеть.
— Разумеется, я люблю ее, больше, чем вы можете себе представить.
— Если это так, то вы должны сделать то, что я предлагаю. Если мы с Амелией поженимся, она никогда не будет счастлива… и уж точно никогда не станет вашей.