Сирилла с облегчением вздохнула.
— Вы так добры! Это, наверное, глупо, но я чувствую себя такой… беспомощной…
Когда она это сказала, маркизу на мгновение представилось, что перед ним ребенок, нуждающийся в защите, но в то же время округлые формы Сириллы, чье тело он все еще держал в объятиях, несомненно, принадлежали женщине.
— Сядьте, — распорядился он, подводя девушку к дивану. — А я пока пойду и скажу вашей служанке, что беру все хлопоты на себя.
— Но мне не хотелось бы вас затруднять…
Только теперь Сирилла оторвала голову от груди маркиза и подняла на него глаза. По его мнению, слезы делали ее еще восхитительнее.
— О чем вы говорите? — запротестовал маркиз. — Позвольте мне сделать то, что я хочу, — позаботиться о вас!
Сирилла на мгновение замерла, а затем тихо повторила:
— Вы очень добры…
Высвободившись из его объятий, она села на диван.
Если бы так поступила любая другая женщина, маркиз счел бы, что это сделано намеренно, с целью, чтобы он сел рядом. Но мысли Сириллы сейчас были заняты только смертью отца.
И все же маркиз присел на диван рядом с девушкой, хотя и не слишком близко, так, чтобы невзначай не коснуться ее руки.
— В какую церковь вы обычно ходите? — осведомился он.
— По воскресеньям мы с Ханной обычно бываем в церкви Святой Марии, — ответила Сирилла.
— Я свяжусь с тамошним викарием и попрошу, чтобы вашего отца похоронили на церковном кладбище.
Мне бы этого очень хотелось, — призналась Сирилла. — А не попросите ли вы его похоронить отца рядом с моей мамой?..
— Ваша матушка тоже там похоронена?
— Да.
— Я уверен, что затруднений здесь не будет. Предоставьте все мне!
— Как мне благодарить вас?.. Я чувствовала себя такой одинокой, потерянной! И вдруг появились вы…
— Да, — подтвердил маркиз, — и теперь, Сирилла, вам больше не угрожает одиночество. Я о вас позабочусь!
Перед уходом он заглянул на кухню и поговорил с Ханной. Хотя она по-прежнему взирала на маркиза с подозрением, услышав, что он намерен взять на себя все хлопоты, связанные с устройством похорон, пожилая женщина немного смягчилась.
Однако не удержалась от вопроса:
— Зачем вы это делаете, ваша светлость?
— По одной простой причине — как знаток и покровитель искусства, я считаю, что мистер Винтак был непревзойденным художником, — внушительно ответил маркиз.
— Как жаль, что никому это не приходило в голову, пока хозяин был жив! — с горечью заметила Ханна.
— Полагаю, дело в том, что мистер Винтак рисовал свои картины в манере, которая была недоступна пониманию обычных покупателей.
Служанка недовольно фыркнула, в душе соглашаясь с такой оценкой.
Прежде чем откланяться, маркиз положил на кухонный стол немного денег.
— Купите мисс Сирилле все, что она пожелает.
Ханна явно колебалась. Боясь, что она откажется, маркиз быстро проговорил:
— Вам обеим нужно как следует питаться. Примите эти деньги в знак того, что я высоко ценю мистера Винтака как художника.
Служанка поняла, что это просто оправдание, а на деле маркиз хочет помочь Сирилле, но деньги все же решила взять.
— Благодарю вас, сэр, — сказала она не слишком любезным тоном и слегка поклонилась.
Улыбнувшись, маркиз покинул дом Винтаков и направился в приход Святой Марии.
Викарий оказался дома, и Фейн объяснил ему причину своего приезда.
— Не могу припомнить, ваша светлость, чтобы мне когда-нибудь приходилось встречаться с мистером Винтаком, — произнес священнослужитель, — но вот его дочь и служанка регулярно бывают в нашей церкви по воскресеньям. Здесь же два года назад была похоронена ее мать.
— Могу я взглянуть на ее могилу? — осведомился маркиз.
— Разумеется, милорд, — ответил викарий и провел посетителя на церковное кладбище.
— Могила, как видите, довольно скромная, — заметил он, — но, боюсь, мои прихожане не могли себе позволить ничего более пышного.
Маркиз между тем читал надпись на надгробии:
«Незабвенной Лорейн от безутешных Франса Винтака и Сириллы. Родилась в 1761 году. Скончалась в 1800».
Надпись удивила его своим лаконизмом. Возможно, это объяснялось тем, что художник был иностранцем. У маркиза защемило сердце, когда он подсчитал, что матери Сириллы было всего тридцать девять лет, когда она умерла.
«И к тому же такая красавица! — подумал он, вспомнив портрет, показанный ему Сириллой. — Впрочем, как и ее дочь…»