Бакхерст решил, что, видимо, она также читала отчеты о его выступлениях в парламенте и, должно быть, от корки до корки изучала спортивные газеты, чтобы стать настолько сведущей в областях, в которых он сам был докой.
– Мне сказали, что, пока я спал, вы успели осмотреть конюшни.
– Я не могла удержаться. Мне еще не доводилось видеть таких изумительных лошадей! Я долго беседовала с Рыжим Строптивцем, и, по-моему, он пообещал мне, что больше не будет себя так вести с вами, как в прошлый раз.
– Если вы сделаете его ручным, я буду ужасно раздосадован.
– Не думаю, что это возможно, – серьезно ответила Сэмела, – но если он снова поступит с вами как тогда, у меня… не выдержит сердце.
Герцог заметил, что при этих словах у нее дрогнул голос. Но он решил, что не стоит обращать на это внимание.
Его отнюдь не радовало, что любовь его молодой жены к нему растет день ото дня: он боялся, что, когда он вернется к нормальной жизни, ей тяжело будет привыкнуть к его отлучкам.
«Я не хочу сделать ей больно, – думал он. – Но у меня должна быть своя жизнь, и ей придется примириться с этим».
Когда они пообедали, он физически ощутил ее возбуждение в предвкушении совместной прогулки, и это показалось ему очень трогательным.
Женщины, с которыми он прежде проводил время, испытывали возбуждение лишь от того, что он желал их, а Сэмела, напротив, была взволнована желанием доставить ему удовольствие и поделиться наслаждением от зрелища распускающихся орхидей.
Ему пришло в голову, что было бы интересно посмотреть, как она отреагирует, если он преподнесет ей подарок. Тут он вспомнил, насколько был рассеянным, ничего не подарив ей даже ко дню свадьбы.
Сэмела открыла дверь в оранжерею, построенную в начале предыдущего века и служившую блестящим примером архитектурного стиля эпохи королей Георгов.
Через высокие окна пробивались яркие солнечные лучи, бросавшие блики на лепестки цветов, целиком заполнивших длинное узкое помещение всем богатством оттенков цветочной палитры и оттененных темной зеленью пальм и экзотических кустарников, с которыми с недавнего времени экспериментировал герцог.
В центре оранжереи журчали струи воды в каменном фонтане. Когда они подошли к нему, Сэмела вложила свою ладонь в руку герцога, и он увидел захватывающую картину – бело-розовые орхидеи, привезенные им из Индии. Они были такими миниатюрными, очаровательными и трогательными со своими обращенными к солнцу звездообразными лепестками, что у герцога мелькнула мысль об их удивительном сходстве с Сэмелой.
Выходило, что, когда он нашел их в Индии и привез в Англию, он думал о ней.
Он крепко сжал ее ладонь и ощутил волны радости и возбуждения, исходившие от нее. Он также чувствовал, что она с нетерпением ждет его реакции.
Он молчал, и наконец она тихо спросила:
– Вы… довольны?
– Я восхищен! И, думаю, поскольку они еще не названы, следует их назвать вашим именем.
Сэмела ахнула:
– Вы серьезно… вы правда хотите это сделать? О, какой подарок! Спасибо… спасибо!
Герцог обернулся: ее лицо было обращено к нему, глаза сияли, и ему показалось, что радость так захлестнула его жену, что она готова броситься ему на шею и расцеловать.
Ему вдруг показалось, что сейчас подходящий момент для того, чтобы впервые поцеловать ее, но в эту самую минуту их прервали: в оранжерею вошел Хигсон.
– В чем дело? – спросил его герцог.
– С визитом приехала баронесса фон Шлютер, – запыхавшись, сказал дворецкий. – Ее милость говорит, что оказалась по соседству и очень хотела бы переговорить с вашей светлостью перед возвращением в Лондон.
Поджав губы, Бакхерст подумал, что баронесса использует чересчур надуманный предлог.
Он прекрасно понимал, зачем приехала баронесса: ей необходимо выяснить, почему он прервал с ней связь, ибо слухи о несчастном случае до нее не могли дойти.
В этот момент он почувствовал, как в его руке сжались тонкие пальцы, и понял, что Сэмеле небезразличен ответ, который он даст Хигсону.
Бакхерст знал, что она напряжена не потому, что опасалась баронессы или ревновала к ней – до его жены не дошли светские пересуды. Но гостья пожаловала не вовремя, тогда, когда они собирались побыть вместе, чего Сэмела с таким нетерпением ждала – ведь он впервые сошел вниз!
Он был уверен, что, если пойдет к баронессе, Сэмела почувствует себя одинокой и забытой, как ребенок, которого обещали сводить на пантомиму и в последний момент разочаровали, не выполнив обещания.