– Это чрезвычайно маловероятно, капитан, – вмешался врач, – вам прекрасно известно, что вы можете умереть, если начнется гангрена.
– Пожалуйста, Конрад, пожалуйста, давайте попробуем спасти ногу, – умоляла Делора.
Конраду казалось, что он ранен не в ногу, а в голову, все вокруг расплывалось, и было очень трудно на чем-либо сконцентрироваться.
Но он пересилил себя и тогда до него дошел смысл слов Делоры. Он всегда питал отвращение к корабельным врачам, которые кромсали раненых, словно говяжьи туши.
– Я – в твоих – руках, – сказал он Делоре.
Его голос был все еще слаб, и чтобы говорить, ему нужно было прилагать огромные усилия. Он закрыл глаза, и услышал, как Делора, повысив голос, сказала врачу, находившемуся с другой стороны стола, – Вы можете вернуться к вашим обязанностям. Теперь я буду ухаживать за капитаном Хорном, а вы можете позаботиться о ком-либо еще, кто нуждается в вашем внимании.
– Ваша светлость потом пожалеет о случившемся! – произнес врач неприятным голосом.
Он ушел, но оставил свои инструменты, и, когда Эбигейл приступила к осмотру, Делора спросила:
– Есть у вас настойка опия?
– Она здесь, миледи.
– Тогда я дам ему ее, когда он снова придет в сознание, а вы тем временем посмотрите, сможете ли вы вынуть картечь.
Впоследствии еще долгое время Конрад благодарил судьбу за то, что был ранен из самого маленького орудия, находящегося на борту капера.
Сила удара отбросила его на палубу, и он стукнулся головой о переборку, что объясняло его долгое пребывание в бессознательном состоянии.
Его отнесли на нижнюю палубу, и, пока доктор занимался другим раненым, Барнетт побежал за Делорой и рассказал ей о случившемся.
Существовало негласное, но строгое и нерушимое правило, что каждый раненый как бы становится в общую очередь – упавший первым должен быть и врачом осмотрен первым. Никому в этой ситуации не оказывалось предпочтений, будь то офицер или даже капитан.
То, что Конрад вынужден был ждать, когда до него дойдет врач, спасло его от потери ноги…
К моменту, когда доктор подошел к нему, Делора и Эбигейл уже прибежали, Барнетт разорвал штанину Конрада, и они увидели его окровавленную ногу. Хотя раны оказались серьезными и глубокими, повреждены, судя по всему, были только мягкие ткани, кость же осталась цела.
Картечь попала выше колена, которое, очевидно, не было задето, и Эбигейл сразу сказала, что, если им удастся извлечь пули и предотвратить нагноение, то есть надежда спасти ногу Конрада.
Делора прекрасно знала, как будет страдать Конрад, если сделается калекой.
Она видела многих безногих людей за последние несколько лет, людей, которые получили ранения в море или в армии, и теперь вынуждены были ковылять на деревянных ногах или на костылях.
– Мы должны спасти его ногу… мы должны, Эбигейл! – воскликнула она.
– Я думаю, это вполне возможно, миледи, – ответила Эбигейл ровным и спокойным голосом, – но необходимо будет провести тщательный осмотр, что причинит капитану сильную боль.
Делора знала, что когда лорду Нельсону ампутировали руку, единственным что могло избавить его от боли, был опиум.
Она также знала, что Миссис Мельхиш всегда имела при себе небольшие дозы опийного раствора на случай головной боли, и поэтому послала Барнетта в каюту покойницы посмотреть, не осталось ли там чего-нибудь.
Он возвратился с почти что полной бутылкой. Эбигейл взяла ее, подумав, что по крайней мере Конрад не будет так мучиться, как те люди которым не давали ничего, кроме кружки рома или куска кожи, чтобы сжимать его зубами во время операции.
Именно в этот момент, врач, закончив с предыдущим раненым, подошел к капитану.
Он протер скальпель окровавленной тряпкой и проговорил:
– Вашей светлости лучше вернуться в каюту. Это зрелище не для ваших глаз.
Делора ответила категорическим отказом – окончание этого диалога и слышал Конрад – и, когда врач в гневе удалился, Эбигейл начала изучать рваные и кровоточащие раны капитана.
Зрелище действительно было малоприятным, но Делора смотрела только на лицо Конрада, и когда он начинал приходить в сознание, она заставляла его глотать несколько ложек опийного раствора, чтобы снова погрузить его в тяжелый сон.
Конрад очнулся только ночью и, поначалу не мог понять, где он находится и что произошло.
Он лежал на очень странном лохе, в свете фонаря он различил, что это настил из дубовых досок.