— Вы хотите оставить маяк по правому борту? — уточнил капитан.
— Да, — ответил Лоран и закашлялся.
На волейбольной площадке уже играли другие команды, а взмокший молодой священник Ричард Роуз просто из кожи лез вон, чтобы понравиться молодой француженке, которая когда-то босиком танцевала в ночном баре.
Француженку это забавляло. У нее еще никогда не было романа со священником! Интересно, как его следует называть потом, в постели, — «отец мой» или «ваше преподобие»?
Она рассмеялась своим мыслям и лукаво посмотрела на молодого красивого пастора...
На мостике капитан вежливо спросил Анри Лорана:
— Долго плавали, лоцман?
— Тридцать лет, — не глядя на капитана, ответил Лоран.
— Живете здесь с женой, с детьми?
— Один.
Николай Иванович участливо взглянул на Лорана, и Анри счел необходимым пояснить:
— Жена умерла несколько лет назад. Дочь учится во Франции, в Париже. — Он впервые поднял глаза на капитана и повторил: — А дочь в Париже...
Оглядел всех стоящих на мостике и подумал: «Боже мой!.. Я стою среди покойников... Неужели никто из них не останется в живых?!»
В информационном бюро Лялька сменилась, и теперь на ее месте сидела Таня Закревская. Лялька умчалась выяснять отношения с Аликом Грачевским и оставила свой огромный полиэтиленовый пакет с вязаньем в бюро, сразу за стулом Тани Закревской...
Обложившись словарями, Таня пыталась переводить для Тимура книгу доктора Вольфа.
Со стороны холла о стойку бюро облокотился Костя Беглов — удрученный и совсем не похожий на вечно уверенного в себе, красивого и блистательного старшего пассажирского помощника капитана — Константина Анатольевича Беглова.
— Танюша, — тихо говорил Беглов, — но было ведь такое, чего забыть нельзя! Вспомни, Татка...
— Значит, не было, — мягко отвечала ему Таня. — Если забылось, значит, не было, Костя.
— Но не может же это так все у нас кончиться!.. — искренне взволнованно проговорил Беглов и тут же оглянулся по сторонам.
— Может, Костя, — улыбнулась Таня. — Может, миленький. Оказывается, все может быть в нашей жизни. И я так этому рада! — Таня рассмеялась легко и счастливо. И сказала Беглову: — Ты сегодня прекрасно выглядишь, Костя. Как, впрочем, и всегда. Ты прости меня, пожалуйста... У меня очень трудный текст. Уйма медицинских терминов! Кстати, ты не знаешь, как перевести вот эту фразу? — И Таня протянула Беглову раскрытую книгу доктора Зигфрида Вольфа.
Лоран стоял на мостике рядом с капитаном и напряженно вглядывался в ориентиры Стенли Уоррена и Чарли — вот-вот высокая скала должна была совместиться с оконечностью мыса...
Пора было давать команду... «Господи!.. Что будет с Николь?..»
Анри Лоран проглотил внезапно подступивший к горлу комок и с трудом выговорил:
— Лево — пять!..
Старпом Конюхов вопросительно посмотрел на капитана и промолчал.
Пауза затянулась, и Лоран увидел, что через несколько секунд они проскочат эти проклятые ориентиры, и хрипло повторил команду, чуть громче, чем следовало:
— Лево — пять!
Николай Иванович быстро окинул взглядом скалистые берега залива, странные гребешки вспененной воды на фарватере и спросил:
— Лоцман, вы абсолютно уверены в правильности своих действий?
— Да!.. — Лоран был на грани истерики.
Неумолимо приближались ориентиры... Если они вот сейчас не сработают, судно не изменит курс и войдет в нормальные глубины — в Париже погибнет Николь!..
— Лево — пять! — по-английски скомандовал капитан.
— Есть, лево — пять! — удивленно повторил старпом.
Вахтенный помощник продублировал команду рулевому. И тот, повторив «Лево — пять!..», выполнил доворот судна влево на пять градусов.
Лоран судорожно вздохнул...
Но Николай Иванович Потапов от чего-то насторожился. То ли лоцман показался ему излишне вздрюченным, то ли вопрошающий взгляд старпома его всколыхнул, но он на всякий случай безотчетно приказал на чистом русском языке:
— Старший помощник! Вахтенный штурман! Рулевой! Всем смотреть внимательно!..
Он еще сам не понимал — что «смотреть внимательно», куда «смотреть»... Просто этот приказ был некой неуверенной формой объявления возможной ТРЕВОГИ.
Лоран вспомнил «генеральную репетицию» прохода этого участка на буксире «Торнадо», сопоставил ход судна с оставленными ориентирами и убедился в том, что теперь двадцать тысяч тонн металла и тысяча человеческих жизней с каждым пройденным метром по этому удивительной красоты заливу становятся все беззащитнее и беззащитнее...