Потом для малышки настало время сна, и Тила помогла Эмили уложить ее в постель.
После вечерней молитвы девочка крепко обняла свою гувернантку и прошептала:
— Я вас люблю, мисс Стивенс, и я думаю, вы очень, очень красивая!
— Ты еще не видела меня, когда я злюсь, — предупредила девушка. — Тогда ты подумаешь, что я очень страшная.
— Очень, очень страшная, — засмеялась Мэри-Ли.
Тила поцеловала ее.
— Спокойной ночи, — сказала она. — Ангелы будут охранять твой сон.
— А феи? — спросила девочка.
— И они тоже, — пообещала Тила. — А завтра мы поищем в библиотеке картинки с их изображением.
— Это будет здорово! — воскликнула Мэри-Ли.
Немного постояв у ее кровати. Тила вернулась в классную комнату.
Она уже собиралась отправиться к себе, когда в комнату вошел слуга.
— Хозяин просит вас зайти к нему в кабинет, мисс!
Тила ждала этого, но сердце все равно подпрыгнуло и ноги задрожали.
Если ей придется уехать из Ставерли, как будут выходить из затруднительного положения Роби и Патрик — особенно Патрик?
Быстро взглянув на себя в зеркало, она спустилась вниз.
Там уже ждал лакей, который и проводил ее к кабинету.
Он вошел первым и доложил о ней, затем пропустил ее вперед.
Когда девушка очутилась в знакомой комнате, больше всего на свете ей захотелось прокрутить часы назад и увидеть за столом своего отца. , С большим трудом она отогнала эти мысли. напомнив себе, что она не Ставерли; а Стивенс, гувернантка дочери американского миллионера.
Клинт Викхэм стоял у окна и смотрел на сад.
Тила едва успела дойти до середины комнаты, как он повернулся.
Казалось, он уже слишком долго стоит и внимательно разглядывает светлые кудряшки, обрамляющие ее лицо, ее огромные серо-голубые глаза, контрастирующие с белизной кожи.
Тила была уверена, ее образ нисколько не соответствует тому, что ожидал увидеть мистер Викхэм.
И сама того не замечая, она гордо вскинула подбородок, а ощущение беспокойства, явно читавшееся в ее глазах, сменилось готовностью к защите.
Наконец после долгого молчания мистер Викхэм сказал:
— Я боюсь, мисс Стивенс, что наш разговор несколько запоздал.
Он указал ей на креслом — Садитесь.
Она покорно села, а он занял место за столом напротив.
— Я слышал от Мэри-Ли восторженные отзывы о сегодняшних уроках, — приступил он к экзекуции. — Ей они действительно очень понравились. Однако я сомневаюсь в практичности того, что вы ей рассказывали. А как вы считаете?
— Я думаю, мои истории практичны, сэр, — вежливо ответила Тила.
— Я бы также хотел спросить у вас, — продолжал мистер Викхэм, — что вы считаете наиболее положительным в моей дочери.
Тила ожидала подобного вопроса и без заминки ответила:
— Ее воображение.
— Воображение? — удивился мистер Викхэм. — Почему?
— Потому что это единственная в жизни вещь, которая остается навсегда. И что бы ни приключилось с Мэри-Ли, оно будет с ней.
Тила действительно так думала, ведь именно воображение спасало ее от тоски и депрессии еще совсем недавно.
Она заметила, как удивил ее ответ мистера Викхэма, который, очевидно, надеялся услышать совершенно иное.
— Я не совсем понимаю, что вы имеете в виду, — подтвердил он ее предположение.
— Если посмотреть на это понятие объективно, — объяснила девушка, — то воображение — это качество, присущее только человеку, что отличает его от животных, и чем больше оно развито, тем тоньше и изысканнее натура.
Человек с богатым воображением в своих мыслях может достичь даже звезд.
Она перевела дыхание.
— И мы должны понимать, несмотря на изменчивость, а подчас и непостижимость нашей жизни, вокруг довольно много вещей, которые заключают в себе истинную ценность, и вовсе необязательно это деньги.
Мистер Викхэм облокотился на спинку кресла, пристально глядя на девушку.
— Вы удивили меня, мисс Стивенс! — признался он. — Скажите, вы сами до всего этого додумались?
— Все, что я сказала, отражает мои чувства, и, поверьте, я совсем не пытаюсь произвести на вас впечатление.
Неожиданно американец рассмеялся.
Тила в недоумении уставилась на него.
— Поверьте, — увидев, как она отреагировала на его смех, стал объяснять мистер Викхэм, — я не хочу показаться грубым, но вы выглядите не намного старше моей дочери, а ваши слова были бы под стать какому-нибудь доктору философии.