22 
– Взыматель Наисвятейшего,– Гривуш покачал головой.
– Что с этим делать?
– Я бы его выкинул. Но… В определенных обстоятельствах такая вещь может оказаться полезной.
– То есть, если я суну его в нос какому-нибудь монаху, тот слижет пыль с моих сапог? – спросил Рудж.
– Что-то вроде этого. Если не распознает в тебе самозванца.
– Дай-ка его сюда,– Данил отобрал перстень и надел на палец.– Что еще нашел?
– Вот,– Рудж встряхнул кошель.– Для Наисвятейшего маловато, а нам хватит.
Возницы, попрятавшиеся под телеги в начале схватки, вылезли, соскребли с себя грязь и вместе с охранниками, раздев убитых, оттащили подальше в лес. Так же поступили и с монахом. В голом виде Отец– Взыматель ничем не отличался от простого земледельца. Разве что поупитанней.
– Ты спас мою старую шкуру, благородный Данил,– сказал купец.– Все мое – твое.
Всего лишь формула благодарности, но светлорожденный почувствовал себя польщенным.
– Я думаю, нам не стоит въезжать в город,– сказал он.– Раз мы в розыске.
– Оставь! Содержимое моих телег волнует стражу куда больше, чем пара фальшивых охранников. А уж пара настоящих золотых монет совершит настоящее чудо. Вот увидишь!
Так и вышло.
V
Данил распахнул окно… и тут же закрыл его. Окно выходило на перекресток. В центр перекрестка был вкопан столб с перекладиной. А на перекладине – подвешенный за ноги труп. И вонял он, как положено трупу. Под столбом маялся стражник. От нечего делать он гонял копьем голодных ургов. Падальщики возмущенно орали, распахивая зубастые пасти. Звуки под стать запаху.
Если не считать вида из окна, дом у купца Гривуша оказался вполне приличным. Даже по имперским меркам. Вчера, когда перед северянами распахнулась окованная железом дверь, Данил получил возможность убедиться: тайский шелк действительно можно купить на хуридское золото. Именно этим расписным шелком были задрапированы стены гостиной. После серых и черных красок Хуриды – настоящий праздник для глаз. Однако светлорожденный не мог не оценить и оборонительных достоинств дома. Двери вели в узкую прихожую, каковая заканчивалась крутой лестницей. Лестницу в случае нападения могли бы удерживать два-три человека. А окно, которое только что закрыл Данил, было забрано изящной, но достаточно прочной решеткой. Как и все окна в доме. Маленькая крепость. Не хватало только колодца в подполе. Впрочем, почему бы не быть и колодцу?
Стук в дверь.
– Хозяин приглашает господина к завтраку!
– Иду,– отозвался светлорожденный.
Облицованные мрамором колонны, гурамские ковры на стенах, алебастровые светильники.
«Ничуть не хуже, чем в нашем глорианском доме»,– подумал Данил.
Рудж уже был здесь. И Гривуш.
– Доброе утро, благородный Данил. Как спалось?
– Превосходно.
Легкие шаги за спиной. Данил обернулся…
В нескольких шагах от него стояла девушка.
Бежевое длинное платье с глубоким вырезом, полностью открывающим плечи. Серебряный кольчатый пояс обнимает талию. На плечах – накидка из нежной тайской шерсти, серая, с узором из черных жемчужин поверху, а с внутренней стороны подложенная алым шелком. Волосы собраны кольцом на затылке и черной волной струятся до пояса, посверкивая вплетенными серебряными нитями. Сережки в мочках маленьких ушек, пятиконечный крест, выложенный бриллиантами,– чуть ниже ключиц. Матовая кожа, черные, ясные, доверчивые глаза…
– Моя дочь Ниминоа!
– Данил Рус!
– Рудж!
Маленькие ножки в замшевых туфельках бесшумно ступали по ковру. Девушка опустилась на стул, поправила кружевную оторочку рукавов, чья белизна подчеркивала смуглость узких кистей.
Северяне обменялись восхищенными взглядами.
– Прошу к столу, господа!
– Клянусь устами Богини, в ней кровь Конга,– прошептал Рудж.
– Ты прав, достойный,– Гривуш услышал сказанное кормчим.– Ее мать была рождена в благословенном Конге. Она ушла в Нижний мир семь лет назад, во время поветрия.
– Да будет милостива к ней Кала,– разом отозвались оба северянина.
Гости заняли места за столом. Рудж – рядом с Ниминоа, Данилу же Гривуш предложил почетное место во главе стола, а сам сел по правую руку светлорожденного.
Слуги внесли кушанья.
– Распечатай, благородный Данил! – Гривуш протянул светлорожденному обтертую от пыли бутыль.
«996», было выдавлено на белой смоле, которой залили горлышко. 996 год по воцарении Вэрда Смелого. Сорок семь лет печати и тому, что под ней.
22 
