Пока от "худших вариантов" Боженька милостивый меня как-то уберегал. Может, и здесь не оставит?
Да, так вернемся к мэру Нью-Йорка, Рудольфу Джулиани.
Как истинный нью-йоркец и Прирожденный Горожанин, Тимур повесил на мэра еще кучу всяких претензий: проезд в метро, мерзавец, повысил до полутора долларов!.. Вместе с губернатором Джорджем Патаки заставил финансовый комитет Управления пассажирского транспорта Нью-Йорка и Нью-Джерси – место, куда мы сейчас направляемся, и куда иначе, как через туннели под Гудзоном или по мостам не проедешь, – поднять плату за проезд этих мостов и туннелей с шести долларов до семи! Правда, в оба конца…
– Это еще хорошо, что мама служит в полиции! – возмущенно воскликнул Тимур вслух по-русски. – Им там каждый год выдают такой специальный пропуск на машину, и она, как сотрудник полиции, в любое время дня и ночи может поставить машину, где она хочет! И бесплатно ездить через эти мосты и туннели. Сколько хочет. Пропуск этот каждый год другого цвета… В прошлом году, к примеру, был красный, в этом – зеленый…
Но самое страшное обвинение Рудольфу Джулиани Тимур предъявил за то, что тот из-за своей "вонючей демократией показухи" прошелся вместе с гомосеками и лесбиянками на традиционном городском параде!
– С кем, с кем?.. – переспросил я, не видя ничего предосудительного в каких-то традиционных парадах. – С кем, ты сказал?
– Ну, с педрилами! – злобно прошипел Тимур. – С мужиками, которые в задницу друг друга… Понял? И с бабами, которые лижутся!..
Какое-то время, пока Тимур мне рассказывал про повышения цен в Нью-Йорке на транспорт, я полагал, что он все это говорит "с чужого взрослого голоса". Я думал, что у двенадцатилетнего пацана – в силу отсутствия жизненного опыта, комплекса своих мальчишичьих интересов, из-за извечной детской тяги к подражанию и "обезьянничанию", как говорил Шура, – это всего лишь желание казаться взрослее. Желание – чисто ребяческое, но от этого не менее сильное.
Последнее обвинение мэру Нью-Йорка этот двенадцатилетний русский американец с татарским именем решительно и жестоко предъявил СВОИМ СОБСТВЕННЫМ ГОЛОСОМ. Тут он, к несчастью, обладал и страшным трагическим опытом, и неотъемлемым правом рано повзрослевшего Человека.
– Правда, он не антисемит, как некоторые, – уже мягче сказал Тимур, будто за это кое-какие грехи он прощал мэру Нью-Йорка Рудольфу Джулиани.
И наивно представив себе, что я, прожив шесть лет бок о бок с Шурой Плоткиным, мог не знать, что такое "антисемит", Тимур добавил:
– Тут надо быть справедливым – он не против евреев, а за…
Мне так осточертело сидеть в этом тесном рюкзаке, что я был счастлив, когда мы вылезли из метро в Манхеттене на Сорок второй улице и какое-то время ждали автобуса на Нью-Джерси.
Мой "Академик Абрам Ф. Иоффе" стоял в порту "Элизабет" у четвертого контейнерного причала, и хоть я понимал, что все фантастическое несбыточно, но никак не мог отогнать мысль, что Шура все-таки явился в порт, нашел Мое судно и сейчас сидит у Мастера в его каюте, и они, в ожидании меня, неторопливо потягивают неразбавленный "Джек Дэниельс" со льдом из широких квадратных стаканов. Эти стаканы буфетчица Люся когда-то купила на свою нищенскую валютку в Марселе в подарок Мастеру…
Навыдумывал я себе такую картинку и почти поверил в ее реальность. От этого опять задергался, занервничал, засуетился. Если вообще можно засуетиться в тесном рюкзачке с моими габаритами. Поэтому в ожидании автобуса я нахально высунул голову из рюкзака и несколько раз глубоко вдохнул несвежий, но холодный воздух Сорок второй улицы. Помню, у Шуры Плоткина еще книжка такая была про эту улицу. Называлась "Сорок вторая параллель".
Тимур – вот чуткий чертенок! – мое состояние прочувствовал моментально. Даже сказал:
– Представляешь, Кыся, мы приезжаем в порт, находим твое судно, а там… А там тебя уже ждут! А?.. Тогда мы втроем ищем тот корабль, который нужен мне, я там кое о чем договариваюсь, и мы все вместе едем за мамой в Квинс… Как идейка?
– Отличная.
Я решил прикинуться дурачком, и чтобы хоть немного снять напряжение ожидания, спросил, немилосердно фальшивя:
– Что за корабль тебе нужен, и о чем ты собираешься там договариваться?
Но тут подошел наш автобус. Тимур запихнул мою голову в рюкзак, перекинул его через плечо и, бормоча по-Шелдрейсовски: "Потом расскажу…", влез в автобус.