52 
Илейн проглотила слезы и обняла пожилую женщину.
— Ты моя самая лучшая подруга. Ада тоже обняла ее.
— А теперь, давай. У нас куча дел, если мы хотим, чтобы ты успела убраться отсюда к полудню.
Илейн дрожащими руками сняла обручальное кольцо Чака.
— Собиралась вернуть его лично, теперь тебе придется сделать это вместо меня. Я не хочу новых долгов Даусону. Достаточно тех, что есть.
Ада только кивнула.
Колеса заунывно тянули привычную песню, и поезд продолжал свой неутомимый бег среди полей. Монотонный ритм успокаивал Рена Дэниэлса, проясняя последние хитросплетения его судьбы. Вагон первого класса оказался полупустым, а в остальных — пассажиров было слишком много. Днем Рен отдыхал на плюшевых сиденьях спального вагона, а ночью сиденья откидывались и превращались в удобные постели.
Он приходил в себя уже семь дней, заставляя память восстанавливать прошлое час за часом. В последние несколько дней его заполонил поток отрывочных воспоминаний. Когда же, наконец, он собрал все кусочки ребуса воедино, то пожалел о том, что все вспомнил.
Он был ошеломлен огромностью своей вины. Он бросил Илейн Мак-Элистер, женщину, которая спасла ему жизнь. Он оставил ее один на один с яростью людей, которых клялся убить. И вдобавок ко всему он соблазнил ее — сыграл на ее симпатии, затащил в свою постель и лишил девственности. Рен никогда не восхищался собой, но наг этот раз его самоуничтожение не имело границ.
Он смотрел в окно вагона. Бесплодные полосы брошенной, заросшей полынью, а иногда юккой или столетником земли — вот все, что он видел за последние двенадцать часов. Паровой двигатель проревел, минуя индейскую хижину, и двое тощих загорелых мальчишек, смеясь, выбежали из хибарки, чтобы поглядеть на проносившийся мимо черный паровоз.
Его мозг бередили воспоминания об Илейн, их прогулках за город, ее коже, такой нежной под его жесткими пальцами. Он вспоминал проведенную вместе ночь, сладость ее губ, твердость возбужденной груди, прижимавшейся к нему. Рен попытался прогнать эти мысли, чтобы снять возбуждение, от которого брюки стали вдруг такими тесными. Он ругал себя за то, что снова хочет ее. Он помолвлен, а Илейн была совсем не той женщиной, которая будет путаться с женатым мужчиной. Новые угрызения совести захлестнули его, когда он вспомнил, как составлял планы соблазнения. Его немного успокаивал лишь тот факт, что Илейн хотела его не меньше, чем он ее. Но для самоуспокоения этого было недостаточно.
Усевшись глубже в кресло, Рен погрузился в беспокойный сон, во время которого мозг продолжал мучить его мыслями о свадьбе с Мелиссой Стэнхоуп не позже, чем через две недели, и снова его терзали укоры совести. Он обманул не только Илейн, но и женщину, с которой был помолвлен.
Ему пришлось признать, что чувства Мелиссы казались ему менее важными. Это был брак по расчету, устроенный Джакобом Стэнхоупом, который хотел «прилива свежей крови в семью Стэнхоупов». Верность не называлась обязательным условием в этом супружестве. Принимая во внимание слабое телосложение Мелиссы, Рен был уверен, что ему понадобится любовница для удовлетворения своих здоровых нужд.
Но Илейн не будет любовницей. Он снова почувствовал напряжение в низу живота. Если бы все можно было сделать иначе! Но так решил Джакоб Стэнхоуп. Джакоб был ему отцом с первой же их встречи уже целых пять лет назад.
Рен выглянул в окно. Убожество жизни овцеводов, иссушенная солнцем кожа женщин, стирающих белье перед домом, мимо которого пронесся поезд, снова заставили его задуматься о прошлом. Рен прекрасно знал, что такое бедность. После того, как девять лет назад он уехал из Кейсервилля они с Томми бесцельно бродили из города в город. Каждый день нужно было отыскать среди отбросов достаточно еды, чтобы не умереть с голоду.
На Востоке редко попадалась случайная работа: было время кризиса. А так как Рен настроился навсегда покинуть шахты, то они с Томми направились на Запад.
Рен прекрасно помнил, как чистил стойла в конюшнях, подметал полы в салунах, вычищал плевательницы — делал все что придется, лишь бы достать денег на обед себе и Томми. Прошло уже шесть месяцев с тех пор, как они уехали из Кейсервилля, и тут Рену подвернулась работа: он начал подметать полы в салуне Мак-Клинтокса в Нейзе, в Канзасе. Это была лучшая работа с тех пор, как они уехали из Пенсильвании.
— Эй, парень! Давай сюда с метлой! — Сид Уилкинс, новый управляющий салуна, начинал отдавать приказы сразу, как только появлялся в дверях. Он напоминал сержанта в армии. Пит Симоне, нанявший Рена, оказался славным малым, но сам Уилкинс был хвастун и дурак. Раньше Рен долго и упорно работал в шахтах. Шахтеры не только Карбон-Кантри, но и других рудников уважали его. Здесь все было иначе.
52 
