52 
– Как тебе этот субъект? – спросил Антонов.
– Ничего себе мужчина.
– А, по-моему, неприятный, даже отталкивающий тип.
– Ну, я бы так не сказала. В нем что-то есть. Этакий мрачный детектив, работающий на страховую фирму. Мужественный тип мужчины, романтический и молчаливый. Впрочем, иногда он открывает рот, и произносит какую-то глубокомысленную, с его точки зрения, сентенцию. Он говорит: «Очень трудно найти в темной комнате черные трусы. Особенно если ты их там не оставлял». И горестно так усмехнется, будто поискам черных трусов он отдал лучшие годы жизни и не добился никакого результата. Короче, он крутой мужик.
– Ты серьезно? – удивился отец.
– Шучу, – Оля засунула в тостер кусок хлеба. – Если бы мне было лет четырнадцать, и я бы училась в школе на одни двойки, этот мужик, возможно, заинтересовал бы меня.
– В этом возрасте тебе нравились тощие и прыщавые мальчики, а не сотрудники страховых компаний.
– Ты ошибаешься.
Оля засмеялась. Олег Алексеевич тяжело вздохнул и поплелся раскуривать сигару. Этот смех ему тоже не понравился.
***
Каждое лето профессиональный карточный игрок Максим Штоппер обзаводился паспортом на чужое имя и отправлялся на гастроли по южным городам, где помогал богатым курортникам освободиться от лишних денег. Но в этом году его планы неожиданно изменились. В беду попал Вовик Белов, напарник, на гастролях игравший роль подставного лоха, которому Штоппер, заманивая будущих клиентов, с показной беспечностью проигрывал партию за партией, спуская большие деньги. В одном из катранов, который контролировали местные бандиты, Белов попался, когда передергивал на раздаче. Вышибалы не просто отделали Вовика по первому разряду, но каблуками растоптали ему суставы пальцев правой руки. Белов остался жив, уже через месяц выписался из больницы, но рука сделалась нерабочей, потому что изувеченные пальцы не сгибались.
Найти другого партнера в страдную летнюю пору оказалось непростой задачей. И Штоппер, плюнув на южные гастроли, остался в Москве, решив посвятить свободное время строительству дачи, начатому в прошлом году. Он утешил себя тем, что деньги пока есть, а без хозяйского присмотра рабочие молдаване разворуют и пропьют половину материалов. К концу августа двухэтажный брусовый дом подвели под крышу, молдаване обшивали струганными досками фасад и занимались внутренней отделкой загородного жилища. Штоппер, не выезжавший в Москву уже вторую неделю, любовался на новые хоромы, гонял работяг, заставляя их пахать от зари до зари, и говорил себе, что он настоящий хозяин. Садовое товарищество, подмазав чиновника из областной администрации, всего год назад сумело добиться отвода под участки хорошей земли в живописном месте Подмосковья. Соседи еще не успели развернуться, кирпич завезти, а у Штоппера уже дом готов.
Сегодня, в воскресный день, он, как всегда, не дал работягам выходного. Сам, проснувшись чуть свет, съездил на ближайший рынок за оцинкованными гвоздями. Вернувшись, загнал машину под навес, позвонил жене по мобильному телефону и велел приезжать завтра, потому что хотелось пожрать чего-нибудь вкусненького, домашнего. Перекусив консервами, поставил раскладное кресло рядом со штабелем сосновых досок. Визжала циркулярная пила, стучали молотки, припекало солнце, запах свежей стружки дурманил голову. Благодать. Развернул газету, купленную на рынке, Штоппер погрузился в чтение криминальной хроники. Москва жила в вялом летнем ритме, даже серьезных преступлений в городе не происходило, одна мелочевка. Обчистили квартиру, на улице ограбили бабку, у женщины вырвали из рук сумочку, муж пырнул ножом жену, а заодно уж и ребенка… Тоска зеленая.
Через пять минут Штоппер поднялся и неторопливо побрел к временному сортиру на задах дачного участка. Узкая тропинка пролегала сквозь пожелтевшую некошеную траву, Штоппер спотыкался о камни и обрезки досок. Экономя на каждом гвозде, хозяин сумел выгадать и на сортире. Рабочие просто выкопали глубокую яму, на краю которой положили пару досок, сколотили будку с дверью из негодного горбыля. И на том конец. К концу лета яму почти доверху наполнили нечистоты, здесь расплодились бесчисленные стаи помойных мух. Штоппер пользовался этими удобствами, преодолевал душевную гадливость. Он успокаивал себя тем, что скоро в доме заработает настоящий городской туалет, а яму с дерьмом закопают.
Штоппер зашел в кабинку, закрылся на ржавый крючок. Повернувшись лицом к двери, осторожно поставил подметки башмаков на толстую пружинистую доску. Спустил штаны и присел на краю выгребной ямы. Минуту он тужился, размышляя о том, что консервы, это никуда не годная собачья пища, которая когда-нибудь, доконает его и без того слабый желудок.
52 
