38 
Старуха морщилась всем лицом, стараясь вспомнить точное название того самого комитета.
– Ну, короче что-то вроде комитета бедноты. Туда помощь разную свозят коробками. Гречка там бывает, консервы рыбные, сухое молоко. А они ее распределяют. По старухам, инвалидам… Ну, выдают, кто нуждается. Кто бедный.
– Я в помощи не нуждаюсь.
Величко промок и продрог за день бесполезных поисков работы и, пожалуй, дармовая банка консервов была бы кстати. Но гордость взяла свое.
– Я не инвалид.
– Вижу, что не инвалид, – старуха, напрягая тонкую шею, смотрела на Величко снизу вверх. – Но там рабочий нужен. Их коробки разгружать и вообще, по хозяйству.
– А, рабочий, – Величко почувствовал, как зачесались руки. – Это можно.
– Вы сходите туда, – продолжала старуха. – Главное, там начальник очень душевный человек. Любарский Илья Семенович. Не откажет. Вы от него просто в восторг придете. Такой дельный человек.
Комитет бедноты занимал не убогий сырой подвал, а большое светлое помещение в несколько комнат на первом этаже, с полу до высоких потолков заставленное коробками с иностранными надписями.
Любарский, средних лет мужчина, не вышедший ростом, действительно оказался сердечным и очень доброжелательным человеком. Он долго хлопал Величко по плечу, раз десять пожал его руку.
– Нам нужны такие парни, как ты. Очень нужны. Сам видишь, сколько груза. Приходится нанимать местную пьянь для разовой работы. Но с тобой… У, мы горы свернем. И навсегда забудь, что ты бывший уголовник.
Величко, давно отвыкший от приятных речей, расцвел душой.
– Правда, есть заминка, – погрустнел Любарский. – Зарплату положить не могу. Расчет будет продуктами. Но в наше время продукты – это те же деньги. Трудовик мне твой не нужен, паспорт не требуется. Я людям без документов верю. Кстати, у тебя есть большой погреб для продуктов? Теперь придется выкопать. Иначе хранить негде будет. А на своем темном прошлом ставь крест. Лично я тебе верю.
Следующие три недели Величко трудился, не покладая рук, до седьмого пота. Очередей из стариков и инвалидов возле комитета бедноты не наблюдалось, зато машины с продуктами шли одна за другой. Коробки из одной машины перегружали в другую, та уезжала неизвестно куда. Но у подъезда уже стояла третья.
– Как самочувствие? – иногда спрашивал Любарский, отрываясь от бумаг.
– Да вот, гружу потихоньку.
– Давай, действуй. Нечего себя жалеть. Благое дело мы тут делаем: нищим людям помогаем. И вот что. Это самое главное: забудь о своем преступном прошлом. Навсегда забудь об этом позоре. И не вспоминай даже.
Величко хотел ответить, что давно бы забыл о своем преступном прошлом, если бы Любарский сам не напоминал о нем каждые четверть часа. Но Величко промолчал.
Новые машины все подъезжали и подъезжали. Любарский только успевал писать и переписывать накладные и сопроводительные документы.
* * *
Неожиданно поток машин иссяк, Любарский дня три не появлялся на месте. Наконец, вышел на работу, притащив с собой местного участкового милиционера, которому по доброте душевной нагрузил три сумки продуктов.
Величко вошел в кабинет начальника, решив деликатно напомнить Любарскому о своем существовании. Обещанных продуктов он не получал еще ни разу. Но Любарский, выслушав просьбу, только отмахнулся, мол, сейчас не до мелочей, не до тебя.
Величко ткнулся в дверь начальника спустя пару часов, когда уже стемнело.
– Опять ты? – удивился Любарский.
Участковый, который коротал дежурство в комитете бедноты, отвернулся к окну. Величко помялся у двери.
– Вы обещали дать хоть что-то из харчей подбросить. Я уже четвертую неделю работаю…
– Четвертую неделю? – почему-то разозлился Любарский. – Я тебя сам спросить хочу. Чего ты сюда все ходишь? Чего ты все шакалишь?
– На работу вроде как…
– Вот именно: вроде как. Чего ты унижаешься? Здоровый лоб. А совесть свою в тюрьме оставил. А может, и не имел ее никогда, совести?
– При чем тут совесть?
– Думаешь, я кило гречки я тебе отдам, уголовнику, а не нищей старухе? Не бабке отдам, которая с голоду вся опухла? Вся, понимаешь, от голода отекла? Не дам тебе ничего. Вот мое слово. Не получишь ты тут ни шиша. И не ходи сюда больше. Не унижайся.
Любарский толкнул локтем участкового, ожидая поддержки законной власти. Тот только плечами пожал. Дело ваше, служебные споры не входят в мою компетенцию.
Величко стоял на пороге и сжимал кулаки. Хотелось разломать этому Любарскому морду. Разломать на мелкие части. Но тот правильно подгадал время для разговора. Привел участкового, отоварил его продуктами. Еще сверх тех трех сумок харчей выделил две бутылки растительного масла и, видно, еще кое-чего, покрепче. Все по уму сделал.
38 
