А охранник, уже плохо соображавший, что делает, наклонился, пытаясь схватить оружие, и получил футбольный удар носком ботинка в лицо. Парень тяжело рухнул на пол, на столе зазвенела посуда. Уже лежа на ковре, он продолжал тянуться к пистолету. Одной ногой Девяткин наступил на вытянутую руку, а носком правого ботинка снова ударил по лицу, решив исход поединка.
Присев на корточки, он наскоро обшарил карманы, вытащил запасную обойму и бумажник, пустой, если не считать пары мятых купюр. Проверил пистолет: двенадцатизарядный крупнокалиберный «браунинг» готов к стрельбе, надо только опустить флажок предохранителя и нажать на спусковой крючок. Он встал напротив двери, прислушался.
Вот послышались шорохи, скрип половиц и быстрые шаги. Человек, находившийся в коридоре, взялся за ручку и потянул ее на себя. Девяткин левой ногой оттолкнулся от пола, подошвой правого ботинка изо всех сил ударил в дверь и выстрелил с левой руки. Раздался смачный хлопок, поглотивший другие хлопки выстрелов. Дверь, продырявленная пулями, готова была сорваться с петель. Длинная щепка с острым концов воткнулась в щеку Девяткина и обломилась, ее острие осталось под кожей.
Услышав стон, Девяткин распахнул дверь. С лицом, залитым кровью, на ковровой дорожке лежал второй охранник. Ноги вздрагивали, будто кто-то подносил к телу оголенный электрический провод; он доживал последние минуты. На мгновение пришел в себя, взглянул на Девяткина снизу вверх, застонал и обмяк. Пальцы руки, сжимавшие пистолетную рукоятку, разжались, ноги перестали дрожать. Осмотревшись, Девяткин присел на корточки, обшарил карманы убитого. Вытащил и бросил на пол замусоленную колоду карт, бумажник, в темном чреве которого хранилось немного денег и ключи от наручников. Ни документов, ни фотографий, ни мобильного телефона.
Одна сторона длинного узкого коридора выходила в холл, другая упиралась в закрытую дверь. Девяткин решил, что Лихно уехал несколько минут назад. Тишина такая, что муху можно услышать.
– Черт, черт, – прошептал он, понимая, что расслабляться еще рано.
Ключом открыл второй замок наручников, снял стальной браслет с запястья и встал на ноги. Этот особняк построен лет пятьдесят назад, а может, и раньше. Наверняка тут множество комнат и темных закоулков, за каждым углом ждет смертельная опасность. Самый разумный вариант – найти телефон и связаться с Петровкой. Там определят, откуда звонок, и вышлют сюда оперативников и группу силовой поддержки. Дом оцепят, потом всем желающим предложат сдаться. Но где найти этот чертов телефон? Куда повернуть, в сторону холла или в другой конец коридора?
Холл – открытое место. Риск поймать пулю возрастает многократно. Девяткин выбрал противоположное направление и зашагал осторожно, на цыпочках. Рассохшиеся половицы тихо поскрипывали. Он остановился перед дверью, из-под которой выбивалась полоска света, прислушался. С другой стороны двери что-то звякнуло, будто со стола на керамические плитки пола уронили ножик.
Девяткин толкнул дверь ногой, сделал шаг вперед. Он попал в просторную кухню, посередине стоял квадратный разделочный стол, заставленный грязной посудой. На краю стола сидел черно-белый кот с длинными усами. Глянув на незнакомца, лизнул одну из тарелок, спрыгнул на пол и пропал из вида.
За окном шумел ветер. Кажется, на втором этаже кто-то ходил, тяжело ступая по паркету. Девяткин развернулся, побежал по коридору в обратную сторону, к холлу, откуда наверх поднималась широкая лестница, и бросился вверх по ступенькам.
Глава двадцать первая
Около часа машина ползла по горной дороге, забираясь все выше и выше. Потом дорога пошла под уклон. Изредка попадались лачуги, прилепившиеся к горным склонам, словно ласточкины гнезда. И снова начинались безлюдные места, горные склоны и узкие равнины, где не было ни воды, ни растительности.
В первых утренних сумерках проехали селение – десятка три-четыре небогатых подворий, в основном одноэтажные дома с плоскими крышами и крошечными окнами, в которые едва ли пролезет крупная собака. Посередине поселка возвышалась мечеть с минаретом. Возле нее в ожидании утренней молитвы бродил мужчина в красных шароварах, жилетке из грубой овчины и длинной рубахе, подвязанной шнурком. На плече, будто ружье, он держал свернутый трубочкой рулон толстой оберточной бумаги, заменявший беднякам коврик для молитвы. Увидев машину, человек склонился в низком поклоне.