75 
Он раздевал ее — медленно, хотя нетерпеливые пальцы дрожали. Он постепенно расстегивал на ней блузку, покрывая поцелуями каждый сантиметр ее тела. И ласкал ее шелковистую кожу.
Сейчас им владела не дикая страсть, а лишь болезненная, горьковато-сладкая любовная истома.
Сдаваясь, она нырнула ему под свитер и прижалась к его теплой коже. Если у нее остался только сегодняшний день, она забудет все, что ждет ее завтра, и послезавтра, и потом. Когда их губы снова встретились, ей показалось, будто они целуются в первый раз. В первый раз они любят друг друга.
Она навсегда запомнит пряный аромат его губ, тихие слова любви, которые он шепчет ей на ухо. Он ничего не обещает. Какие могут быть обещания? Но его зеленые глаза такие бездонные, что в них хочется утонуть. Его руки такие ласковые, что хочется навсегда забыться в них.
Он осторожно снял с нее джинсы и снова прильнул к ней губами. Покрывал поцелуями ее бедра, колени, икры. В полутемном тихом отсеке исчезли день и ночь. В таком месте сердце, наполненное любовью, не сможет разбиться.
Зачарованный, он ненадолго представил, что они навсегда останутся здесь — одни. И будут так лежать. Они останутся одни, и она вечно будет поглаживать его кожу. И с ним всегда будет ее нежный, соблазнительный аромат.
Любовь текла по его жилам вместе с кровью, проникала в кости. Наконец он понял, что никогда не сможет от нее освободиться. Понял — и обрадовался. Она все равно останется с ним, невзирая ни на какие расстояния.
Он вошел в нее — так сильно он еще никогда не желал женщину. И Санни раскрылась навстречу и щедро отдала ему себя. Время остановилось.
Она проснулась и несколько мгновений лежала, постепенно привыкая к полумраку. Ей стало страшно. Покрывало оказалось холодным. Он ушел. К горлу подступил ком; она резко вскочила. Подавив рвущийся крик, она заставила себя успокоиться.
Он не ушел — а если и ушел, то недалеко, потому что она по-прежнему на звездолете, в его отсеке. Прижимая руку к груди и унимая бешено бьющееся сердце, она легла на спину и стала вспоминать.
Сегодня он любил ее очень нежно, мягко и терпеливо. Он как будто прощался с ней. Санни обещала себе, что больше не заплачет, и смахнула слезы. Слезами горю не поможешь. Если она любит его — а она его любит, — то может помочь ему только одним. Если будет сильной.
Она наспех оделась в темноте и пошла искать его.
Звездолет привел ее в замешательство. Она увидела еще один отсек, поменьше, чем отсек Джейкоба, но такой же синий. Потом ей попалось помещение, которое она приняла за кухню — только потому, что увидела на гладком узком столе пустую банку из-под какого-то напитка. Кроме того, она заметила в стене металлическую дверцу, в которой, поразмыслив, признала нечто вроде печи или духовки.
Джейкоба она нашла в рубке. Он сидел у пульта управления в одних джинсах и смотрел в обзорный экран на лес и тени далеких гор. Кроме того, он разговаривал с компьютером.
— Расстояние — полторы тысячи часов.
— Есть!
— Предпочтительное место назначения — как можно ближе к исходным данным, времени и координатам места вылета.
— Есть!
— Сколько времени приблизительно уйдет на достижение сверхсветовой скорости?
— Загрузка… Приблизительно три часа двадцать две минуты от взлета. Нужны более точные расчеты?
— Нет.
— Джейкоб!
Он с досадой отвернулся от экрана.
— Отбой!
Экран потемнел.
— Я думал, ты спишь.
— Я и спала. — С губ рвались обвинения, угрозы, мольбы. Она силой загнала их назад. Она ведь обещала себе, что будет сильной. — Ты возвращаешься.
— Я должен. — Он встал и подошел к ней. — Санни, я пытался найти другой выход. Его нет.
— Но…
— Ты любишь своих родителей?
— Да, конечно.
— А я люблю моих. — Он взял ее за руку, крепко стиснул. — Не могу рассказать, что мы пережили, когда думали, что Калеб погиб. Мама… Она очень сильная, но, когда сообщили, что Кэл пропал без вести и, скорее всего, мертв, она заболела от горя. Она болела много дней, много недель.
— Мне очень жаль, — тихо ответила Санни. — Вполне могу представить, что вы пережили.
Джейкоб покачал головой. Ему до сих пор было трудно вспоминать те дни.
— А потом, когда мы узнали правду, они оба старались сжиться с тем, что больше никогда не увидят его. Они говорили: Кэл жив, и это самое главное… — Он осекся. — Может, они и привыкнут, после того как я расскажу, что здесь он счастлив. Когда расскажу им о ребенке.
75 
