Он выставил вперед руку с пистолетом, но прицельно выстрелить мешала кровь, заливавшая глаза. Дважды Колчин пальнул в Хапку и дважды по колесам «Нивы». И промазал. В это мгновение Хапка, освещенный пламенем горящего дома, оказался удобной мишенью. Он бросил пулемет на землю и уже был готов юркнуть в распахнутую заднюю дверь автомобиля. Но не сумел сделать последнего шага. Даже не шага, половины шага. Колчин не услышал выстрела, не понял, кто стрелял, откуда прилетела пуля. Хапка вдруг замер. Обхватил горло двумя ладонями, медленно опустился на колени. Из-под пальцев фонтанчиком брызгала кровь. Видимо, пуля задела сонную артерию. И жить Хапке осталось минуты три-четыре.
Задняя дверца захлопнулась, машина медленно двинулась с места. Протаранила бампером забор. Продольные жерди, прибитые к врытым в землю столбам, поломалась, как спички. Колчин вскочил на ноги, побежал за машиной. На бегу он переложил пару снаряженных пистолетных обойм в брючный карман, расстегнул застежки разгрузочного жилета, бросил его на землю. Развернувшись, «Нива» вырулила на узкую грунтовую дорогу с глубокими колеями, и поехала в низину, поднимая за собой пыльный шлейф. Пуля, пущенная Миратовым вдогонку машине, выбила заднее стекло, разлетевшееся в мелкие осколки. Сунув пистолет под ремень, Колчин через проем в заборе выбежал на улицу, бросился следом за машиной, расстегнул липучки бронежилета. Миратов что-то прокричал утробным срывающимся голосом, но Колчин не разобрал слов. В кустах на другой стороне улицы прятались какие-то люди, в основном мужчины и дети, сбежавшиеся с окрестных дворов поглазеть на стрельбу и пожар. Колчин сбросил с плеч бронежилет, оставшись в светлой рубашке с коротким рукавом. Он видел задние фонари «Нивы», которые медленно удалялись, и, кажется, уже готовы были скрыться из вида. Рука, поврежденная упавшим на нее куском листового железа, болела какой-то странной пульсирующей болью. Пальцы и предплечье, наливались тяжестью и начинали неметь. Колчин наддал. Без бронежилета под горку бежалось легко. Кажется, подметки кроссовок не касаются земли. Но едкая пыль забивалась в бронхи и легкие. Пересохшие губы, потрескались и сочились кровью, в рот набился песок. За своей спиной Колчин слышал автоматные очереди и одиночные ружейные выстрелы. В горящем доме оставался один человек, бросить пушку и поднять лапки он не хотел. Наверное, решил поджариться заживо. В темноте Колчин оступился обо что-то невидимое, о кочку или камень, кубарем полетел на уходящую вниз дорогу. Перевернувшись через голову, снова вскочил на ноги и продолжил эту, казалось бы, безнадежную погоню. Колчин добежал до развалин склада, где оперативники оставили свой транспорт, когда красные фонари «Нивы» уже потерялись в ночи. Молоденький прапорщик Саша Дроздов, оставшийся караулить машины, увидав окровавленное лицо Колчина, заляпанную грязью светлую рубашку, сделал наг назад и поднял ствол автомата. Но в следующую секунду узнал московского гостя.
– Что там? – округлил глаза прапор.
– Ключи, – в ответ пролаял Колчин сиплым и низким, голосом. – Где ключи от «жигуля»?
– В замке зажигания.
Колчин шагнул к машине. – Можно я с вами?
– Подгони микроавтобус наверх, – приказал Колчин. – Прямо к горящему дому. Там есть раненые.
Хотелось выплюнуть набившийся в рот песок, но слюны не было. Полость рта пересохла, как колодец в пустыне.
Колчин распахнул дверцу «пятерки», рухнул на сидение, повернул ключ, включил передачу.
– У вас лицо в крови, – прапорщик наклонился к Колчину. – Вы ранены?
Оставив вопрос без ответа, Колчин выжал педали. Машина сорвалась с места, выскочила на грунтовку. Высоко подпрыгивая на кочках, понеслась по ухабистой кособокой грунтовке. «Жигуль» мчался, не разбирая дороги. Через пару минут в свете фар показалось стоявшее над дорогой облако коричневой пыли, поднятое «Нивой».
* * *
Левая рука тяжелела, не слушалась, пальцы теряли чувствительность. Боль от предплечья поднималась выше. Сломана ли левая рука или кость осталась цела, можно было только догадываться. Колчину приходилось вести машину одной рукой. Он держал руль правой пятерней, время от времени, на полторы секунды, отрывал ладонь от баранки, чтобы переключить передачи. Одной правой машину можно вести, если имеешь такой навык. Но дело осложняла ссадина на лбу. Кровь сочилась, густела, текла по векам и попадала в глаза. В эти мгновения Колчин слеп. Теряя дорогу, он поднимал вверх то правое, то левое плечо, стирал кровавые подтеки. Пару раз машина съезжала в канавы, левым крылом сбивала штакетник деревянных заборов, снова выскакивала на дорогу. Вслед «Жигулям» лаяли испуганные собаки, из домов выскакивали люди, стараясь понять, что происходит. Кто-то из домовладельцев пальнул в воздух из охотничьего ружья. Колчин не слышал ни криков, ни собачьего лая, ни выстрелов, только свист ветра. Он потерял счет времени и километрам. Машина мчалась по темной ночной дороге, где на обочинах не встретишь не единого фонаря. На крутых поворотах Колчин, стараясь не выпустить скользкий непослушный руль, изо всех сил, до острой боли, сжимал кисть руки так, что белели костяшки пальцев, а предплечье сводила судорога. Он не жалел ни себя, ни машину, подвеска которой жалобно скрипела и, кажется, готова была развалиться в любую секунду. Задние фонари «Нивы» мелькнули далеко впереди и снова исчезли. Не сбавив хода, «Жигули» Колчина выскочили с грунтовки на асфальтовую дорогу, такую же темную и ухабистую. «Жигуль» повело юзом, заскрипели покрышки. Казалось, машина перевернется, встанет на уши. Колчин сумел вывернуть руль в тот момент, когда зад машины развернулся, погасив инерцию движения вперед. Выровняв машину, утопил педаль газа, дорога снова рванулась под колеса. Через пару минут огни Махачкалы остались далеко позади. Дорога то взлетала на склоны пологих холмов, то спускалась вниз, то снова поднималась вверх. И тогда можно было увидеть черное ровное, как бильярдный стол, пространство моря, уходящее к невидимому горизонту. К морю спускался высокий песчаный откос, заросший колючкой и жухлой сгоревший под солнцем травой. С правой стороны звездное небо подпирали холмы, похожие на огромных черепах. Встречных машин не попадалось, Колчин видел впереди на трассе два красных фонаря «Нивы», расстояние между автомобилями сокращалось. – Все, ты мой, – прохрипел Колчин.