63 
Через сорок минут «Газель» остановилась на платной стоянке неподалеку от одной из центральных улиц, где находился оружейный магазин «Кентавр». Дождь только закончился, но солнце так и не вылезло из облаков. Стерн шагал по тротуару, перепрыгивая ручьи, бегущие из арок и подворотен к решеткам ливневой канализации. На ходу он разглядывал дома старинной постройки с обновленными свежеокрашенными фасадами, этот последний, чудом уцелевший кусочек купеческой Москвы. На подходе к «Кентавру» Стерн замедлил шаг. Возле дверей магазина переминался с ноги на ногу какой-то мужик неопределенных лет в куцем коротком пиджаке. Когда Стерн остановился на пороге магазина, мужчина шагнул к нему.
– Чем интересуетесь?
– Нужны три пары наручников. Можешь помочь?
– Сделаем. По бутылке за пару.
– Дороговато.
– Дешевле никто не сделает, – мужик развел руками по сторонам, дескать, я тут один такой, прыткий.
– Договорились, – кивнул Стерн.
Вместе зашли в «Кентавр». В помещении находилось пять продавцов, вооруженный охранник и один единственный покупатель. Пожилой мужчина рассматривал охотничье помповое ружье «Рысь». Он, прищурив глаза, приглядывался к полированному деревянному прикладу, нет ли царапин. Трогал пальцем дульный срез и гладил ладонью цевье. Стерн на минуту остановился у прилавка, за которым выставили образцы охотничьего оружия западного производства. Задержал взгляд на «Ремнгтоне» с двойной штангой, серебреными накладками на ложе и «Моссберге» с вертикальными стволами, цены на эти двустволки зашкаливали за три тысячи долларов. Но не заметил самых ходовых моделей, хитов, гордости магазина: отечественных ружей «Фокстерьер» со складывающимся прикладом и малокалиберных нарезных карабинов «Соболь». Не заинтересовали Стерна и помповые внутрикурковые ружья с длинными и короткими стволами. Полюбовавшись «Ремингтоном», он проследовал за своим провожатым в глубину магазина. Здесь под стеклом витрины разложили ружейные патроны с разноцветными пластмассовыми гильзами, порох в железных коробках, дробь, резиновые дубинки и несколько образцов наручников.
– Вот эти возьму, темные, – Стерн показал пальцем на браслеты. – Хромированные не нужны.
– Лады, – кивнул добровольный помощник и обратился к продавцу. – Выпишите вот эти. Три пары.
Мужчина вытащил из кармана и положил на прилавок удостоверение охранника. Продавец достал из-под прилавка регистрационную книгу, перевернул несколько страниц, записал номер удостоверения и начирикал квитанцию. Стерн подошел к кассе, оплатил покупку и вернулся с чеком.
Через пару минут вышли из магазина, Стерн достал деньги и вручил мужчине честно заработанный гонорар.
– Меня Антоном зовут, – сказал мужик, увязавшись за Стерном. – Вмазать не хочешь?
– Мне еще сегодня работать, – честно ответил Стерн.
– На кой хрен тебе столько наручников?
– Я санитар на подстанции скорой психиатрической помощи. По закону мы не имеем права надевать на пациентов браслеты. Но иногда таких психов долбанных перевозить приходится, что без наручников вообще хана. Буйно помешанные люди. Запросто санитарам руки и ноги поломают, а потом и горло перегрызут. Попадаются бывшие боксеры, самбисты… Короче, мрак.
– Понятно, – сочувственно кивнул Николай. – Значит, мы почти коллеги. Я работаю охранником в травматологическом отделении первой градской.
– Точно, коллеги, – обрадовался Стерн.
– А зачем тебе три пары браслетов? – не отставал Коля.
– Наручники ломаются, – охотно объяснял Стерн. – И ключи от них я часто теряю.
– Ну, если отказываешься от этого дела, то прощай, – Антон остановился, протянул руку новому знакомому. – Мне на ту сторону, на троллейбус.
– Пока, – Стерн попрощался и зашагал дальше. На встречу с таким вот типом, вроде этого Антона, он и рассчитывал, когда поехал в «Кентавр». Возле оружейных магазинов нередко отираются ханыги, которым выпить хочется, но скромная зарплата охранника из муниципальных и государственных структур, не позволяет воплощать это жгучее желание в жизнь. Приходится торговать своим удостоверением.
Стерн посмотрел на часы и вспомнил, что еще не завтракал.
* * *
Москва, Крылатское. 1 августа.
Трещалов досидел на работе до восьми вечера, он чувствовал себя совсем паршиво, хотел уйти пораньше, но накопилась целая кипа бумаг, разгрести которую нужно до начала следующей недели. Визит к стоматологу принес облегчение от физической боли, но вызвал новый приступ раздражения. Трещалову показалось, что у врача руки растут не из того места, откуда им положено расти. Стоматолог слишком молод, неопытен. И к больному отнесся невнимательно, высверлил в больном зубе несуразно здоровую дырку, засунул в нее мышьяк. Заделал дупло какой-то замазкой, которая крошилась во рту, царапала язык и небо. В довершение всего обжог десну пациента кислотой, которой обрабатывал стенки зуба. Вернувшись на работу в свой кабинет и заняв место за письменным столом, Трещалов разложил перед носом договора о намерениях, но долго не мог сосредоточиться на делах. Он придвинул ближе к креслу корзину для бумаг, часто наклонялся к ней, сплевывал тягучую белую слюну, языком выталкивая изо рта мелкие фракции замазки. Он не пошел обедать, отказался от ужина наказал секретарю не соединять его с Настей, но девчонка все же прорвалась, достала любовника через мобильный телефон. Пришлось возобновить тягомотную беседу, прерванную еще утром. Однако Настя, сколько не скулила, сколько не ругалась в трубку, так и не сумела выставить Трещалова на обещание заехать к ней в гости сегодняшним вечером. К концу дня он позволил себе сто пятьдесят армянского коньяка и сразу почувствовал себя лучше, бодрее. В сопровождении Васи Анохина спустился вниз к машине, сел на заднее сидение. Дорога до дома заняла полчаса. Трещалов смотрел через забрызганное дождем стекло на мокрый асфальт, на автомобили и от нечего делать подсчитывал ту сумму, которую потратил на юную любовницу за последний квартал. Закончив математические выкладки, Трещалов пришел к выводу, что деньги не велики, жалеть о них нет смысла. Но все бабы, особенно эти молодые особи, по своей сути – корыстолюбивые неблагодарные твари. Когда машина остановилась у подъезда, Трещалов не стал дожидаться, Анохина. Потянул на себя ручку, толкнул дверцу плечом. Выбравшись из салона, увидел перед собой пустой двор, чахлые тополя, которые, кажется, не доживут до следующего лета. А на тротуаре – того самого мужчину с детской коляской, который попался на встречу сегодняшним утром. На папаше промокший плащ, та же кепка из серого букле, на руках перчатки. Кажется, мужчина так и проторчал тут на дожде целый день со своей жалкой старомодной коляской, заморозил ребенка и сам промерз до костей. Стерна и Трещалова разделяло расстояние в пять метров.
63 
