150 
Архипов набрал номер Евы по мобильнику, к телефону подошла незнакомая женщина. Изменив голос, Архипов спросил Еву. Женщина ответила, что хозяйка уехала в клинику на грязевое лечение и вернется не скоро. Через час Архипов набрал тот же номер, представившись двоюродным братом Евы, разговорился с домработницей, выспросив некоторые подробности жизни бывшей любовницы. Дело в том, что у Евы действительно есть двоюродный брат Константин, о котором она всегда отзывалась неуважительно: «этот инженеришка с ужимками педика и куриными мозгами». Обладатель куриных мозгов живет в Питере, но контакты родственники почти не поддерживают, изредка перезваниваются, видятся раз в пятилетку.
Домработница знала о существовании питерского брата, поэтому была откровенна. После того, как Ева попала в автомобильную аварию, для нее началась черная полоса, и когда эти мучения кончатся, никто не знает. С рукой все в порядке, а кости голени срастались очень долго, когда сняли гипс, врачи стали говорить о дистрофии икроножной мышцы. Ева до сих пор передвигается с палочкой, из дома выходит дважды в неделю, больную возят в клинику на какие-то процедуры. Почти каждый день ее посещает массажист, однако нога продолжает болеть. «Надеюсь, вы освободили мою сестру от всех домашних забот?» – спросил Архипов. «Ева сама неплохо справляется с делами, – ответила домработница. – Я прихожу через день. И у меня не так уж много обязанностей».
– Ну, как тебе мои новости? – Архипов залпом выпил холодный кофе. – Теперь, считай, Панов и люди, которые ему помогают, у нас в жилетном кармане. Мы наймем лучших частных детективов, чтобы отследить контакты Евы и Панова, установить, где он залег на дно. А потом просто сдадим эту тварь прокуратуре. У Панова руки по локоть в крови. Если удастся доказать двойное убийство тех милиционеров на территории гаражного кооператива, ему никогда уже не выбраться из лагерей. Все просто, как дважды два.
– А как же Ева? Ее тебе не жалко сдавать?
– Фридман отмажется, с ее-то деньгами это не проблема, – покачал головой Архипов. – Наймет адвоката, который докажет, что черное – это белое. И наоборот. Ее потаскают на допросы, возьмут подписку. Но она смоется куда-нибудь за границу долечивать свою голень. И больше не вернется. Так что, за Еву можно не беспокоиться.
– Боюсь, что из этой блестящей затеи ничего не получится, – мрачно покачал головой Бирюков. – Этой ночью я разговаривал с Пановым. Он похитил из интерната для ветеранов моего отца. И требует, чтобы я явился в один старый дом на окраине города. Я должен принести деньги, четыреста штук.
Архипов минуту молчал, потирал ладонью лоб.
– Да и левые доллары уехали вместе с Дашкевичем.
– Я принесу ему настоящие деньги. К тем, что у меня есть, ты добавишь некоторую сумму. Собственно, я за этим и приехал.
– Добавлю… Конечно, добавлю. Но ты ведь не сделаешь этой глупости? Не пойдешь туда?
– Пойду.
– Тябя убьют. Отца тоже не оставят в живых. Это же ясно, как божий день. На что ты рассчитываешь?
– На случай.
– М-да, случай…
– Во всей этой кутерьме я совершенно забыл об отце. А Панов… Он оказался быстрее нас с тобой. И умнее.
– Но откуда он узнал о твоем отце? Об интернате?
– Откуда ты узнал подробности жизни Евы Фридман? Думаешь, ты один такой ушлый?
– Подожди, подожди… Можно вызвать ментов. Или на худой конец спрятать в доме оружие.
– Менты все испортят. Они действуют с размахом: выставляют оцепление, перекрывают движение… Они еще не успеют расставить своих людей, как моего отца уже грохнут, а Панов исчезнет. Оружие туда пронести трудно. Дом назначили под снос, вокруг пустырь, местность как на ладони. Так сказал Панов. Он или его подельники наверняка наблюдают за домом. Тебе советую немедленно съехать с этой квартиры. Если мне раздолбают молотком колени и локтевые суставы, помимо воли, я могу сболтнуть что-то лишнее.
– Сколько у нас в запасе времени?
– Мы встречаемся в час.
– Подожди, – Архипов взмахнул руками. – Значит, время есть. Немного, но есть. Фора в несколько часов.
Глава двадцать четвертая
Дорога резво бежала под колеса автомобиля. Сидевший за рулем «Форда» Дашкевич, еще переживавший кошмар прошлой ночи, опустил стекло. Держась одной рукой за баранку, меланхолично курил сигарету за сигаретой, пепел, подхваченный порывами ветра, летел на заднее сидение, где лежала сумка с фальшивыми долларами, прикрытая сверху грязной курткой. До сих пор Дашкевич испытывал странную внутреннюю дрожь, предплечья и шея болели, будто он всю ночь таскал носилки с кирпичами, а голова налилась тяжестью. Временами он вспоминал самодовольную харю Бирюкова, ствол пистолета, направленный в лицо и шептал себе под нос:
150 
