41 
На противоположной койке в другом углу палаты сидел, свесив на пол ноги, мужик лет тридцати пяти по имени Марат. Улыбаясь каким-то своим мыслям, он вертел ручку настройки радиоприемника, другой рукой приглаживал темные кудрявые волосы. Марат поделился белозубой улыбкой с Розовым, пожелал тому доброго утра. Розов ответвил что-то невнятное. Улыбчивость Марата раздражала. Ясно, есть чему радоваться, если выписывают через день, а вся травма, сломанная на Лужниковском рынке лодыжка, царапина можно сказать. Вправили кость, наложили гипс, контрольный снимок – и домой под зад коленом. Поедет в родную Самару долечивать свою царапину, спекулировать московскими сигаретами и парфюмерией, тоже бизнесмен нашелся. А Розову тут в этой душегубке париться то ли два месяца, то ли дольше. Захотелось сказать Марату какую-нибудь гадость, испортить настроение.
– Что-то, Марат, все лежишь тут, лежишь один, – сказал Розов, крепче цепляясь за металлическую палку. – А жена к тебе даже ни разу не приехала. У тебя ведь такая травма… Такая тяжелая.
– Жене детей не на кого оставить, – ответил Марат, не отрываясь от приемника.
– А-а-а-а, – многозначительно процедил Розов. – Вот оно что. А то, знаешь, бывают другие случаи. Муж в больницу, а жена… Сам понимаешь, за женщиной глаз нужен.
– Это конечно, – впечатлительный Марат как-то потускнел лицом, блаженная улыбка исчезла. – За ними обязательно глаз нужен.
– Ничего, – успокоил Николай Семенович. – Вернешься домой в Самару, там и разберешься, что к чему. По обстоятельствам.
– М-да, разберусь по обстоятельствам, – Марат с мрачным видом продолжал настраивать приемник. – А что, думаете…
– Что тут думать? – Розов зловеще усмехнулся. – Моя бывшая на крыльях бы сюда прилетела, все бросила, дом, детей, работу. Дневала и ночевала у моей кровати. Безвылазно. Узнай она, что со мной такое случилось… В смысле, с тобой такое случилось, – запутавшись в словах, Розов остановил собственные рассуждения.
К их разговору внимательно прислушивался из своего угла безработный бомж Аникеев, очень радовавшийся своему счастью, хотя и истомившийся без водки. Сломав ногу, удалось попасть в больницу, на чистую постель, хоть и казанные, но весьма сытные харчи, в добрую компанию. За три недели пребывания в больнице Аникеев отъелся, повеселел, но с животном страхом ждал своей выписки. Но чему быть, тому не миновать, покидать больничный рай все равно придется со дня на день. Однако уходить просто так, с пустыми руками – и вовсе глупо. В ночь перед выпиской Аникеев решил обворовать нескольких, по его мнению, самых зажиточных больных. Часы, кольца, ещё кое-что, по мелочи. Он уже наметил будущие жертвы. Первым в его списке значился упитанный Розов, чьи золотые часы не давали покоя Аникееву, даже снились ночами.
– Бабы они такие, – сказал всем поддакивающий Аникеев, никогда не выражавший вслух своих собственных суждений, а может, и не имевший этих суждений. В разговорах он соглашался со всеми оппонентами, даже со стариком Кондратьевым, поочередно принимая то одну, то другую сторону. – С ними ухо востро нужно держать, с бабами.
– Ну, у моей все-таки дети, – помрачневший Марат, наконец, перестал терзать радиоприемник, остановив выбор на печальной симфонической музыке. – Их ведь, детей, так не оставишь. Женины родственники в Махачкале живут. Не могут приехать.
– Это конечно, – согласился из своего угла Аникеев. – Детей тоже так не бросишь. На произвол судьбы. Дети – это святое. Куда от детей женщина денется? Не оторвешь. Клещами не оторвешь.
Розов ослабил хватку и плавно опустился на спину. Пустой разговор успел ему надоесть, а Марат больше не действовал на психику своей улыбкой. Как-то теперь повернется судьба? И что станет с непутевым братом? Связь с внешней жизнью, можно сказать, потеряна. Остается наблюдать через окно поганых голубей, мутное небо и этот мелкий снег.
* * *
И дня не прошло, как Розова определили на казенную койку, а уже явился немолодой милиционер. Придвинув стул ближе к изголовью кровати, он представился капитаном милиции Яковлевым и с неподдельным сочувствием заглянул в глаза Розову, полные смятения и боли. «Хочу задать вам несколько вопросов, – сказал Яковлев. – По поводу случившегося с вами. Узнать обстоятельства пришествия». Яковлев говорил мягким, каким-то извиняющимся голосом. «А откуда вы узнали, что со мной вообще что-то случилось?» – Розов постарался улыбнуться, но эта улыбка причинила боль. Впервые в жизни милиционер разговаривал с ним, как с потерпевшим. «Когда вас доставили в больницу, – Яковлев вытащил из внутреннего кармана кителя и нацепил на нос очки в пластмассовой оправе, – нам поступила телефонограмма о происшествии. Из приемного покоя. Таков порядок».
41 
