Все эти подписи были с ятями и латинскими i — просто палочка с точечкой сверху…
Вторую фотографию в газете Мика видел впервые. Снимок был сделан, наверное, впопыхах, с не очень близкого расстояния и уж совсем не для газеты, а просто так.
Худощавый, осунувшийся пожилой майор Поляков держал в руках хроникальную киносъемочную камеру «Аймо», стоял у пикирующего бомбардировщика «Пе-2» с молоденькими летунами, и у ног Сергея Аркадьевича валялся его парашют.
На этом снимке Сергею Аркадьевичу чуть больше пятидесяти. Он вдвое старше каждого из тех, с кем разговаривал тогда, когда их кто-то сфотографировал…
А под фото — подпись: «Осень 1943 года. 22-я Воздушная армия. Кинорежиссер-оператор Сергей Аркадьевич Поляков с экипажем самолета перед вылетом на свое последнее боевое задание».
… Звеном, тремя машинами, с высоты в две с половиной тысячи метров они свалились в почти отвесном пике на немецкую мотострелковую колонну…
Из пикирования выходили в горизонтальный полет прямо у немцев над головами! И снова — в набор высоты…
Сергей Аркадьевич снимал из кабины стрелка-радиста…
Ему очень нужны были кадры атаки!..
Он уже несколько месяцев был прикомандирован к пикировщикам 22-й Воздушной армии, и ему оставалось доснять совсем немного планов для того, чтобы потом приехать в Алма-Ату и спокойно сесть монтировать большой документальный фильм о фронтовых летчиках этой войны…
Кажется, так писал Симонов.
Он даже написал о том, что в начале войны Сергей Аркадьевич Поляков потерял жену, скончавшуюся у него на руках в Свердловске.
Потом без вести пропал его сын — поразительно талантливый мальчик, рисунками которого восхищались известные и признанные художники…
У бывшего русского летчика, героя Первой мировой войны, у человека глубоко интеллигентного, свободно владевшего тремя европейскими языками, пришедшего в советский кинематограф на заре его возникновения и ставшего кинорежиссером, эта война отняла все — дом, жену, сына…
У него не оставалось ничего, кроме его профессии, писал Симонов… Он, режиссер, ушел на фронт своей второй войны, взял в руки камеру и стал снимать самый главный фильм своей жизни.
А теперь советский кинематограф понес невосполнимую утрату, писал Симонов, — погиб
Сергей Аркадьевич Поляков…
Погиб как настоящий летчик, как истинный авиатор — в воздухе.
***
«Ночь, улица, фонарь, аптека…»
Может быть, потому, что камера, нары, тусклый контрольный свет, ночь сквозь решетку в окошечке под самым потолком…
В голову лезут какие-то ни чёрта не значащие пустяки, осколочки…
…вот папа несет трехлетнего Мику из ванной, завернув его, как куколку, в огромное махровое полотенце…
…вот папа учит шестилетнего Мику читать…
Он почему-то выбрал отрывок из Кервуда, где герой попадает в бездну. И вот это многократно повторяемое слово — «бездна» очень мешает Мике сосредоточиться… Уж слишком эта БЕЗДНА похожа на одно жуткое матерное дворовое ругательство! И Мика странно стесняется его произносить… И от этого почти не может читать. А папа нервничает:
— Ты же вчера уже прекрасно читал!
— Там было другое… — краснея, стыдливо шепчет Мика.
— Господи! Какая разница?! — не может понять папа.
… Папа и восьмилетний Мика вернулись с Елагиных островов… Или они тогда уже были Кировскими?… Стояли час в толпе, глазели на новый аттракцион, допускались только взрослые. На человека надевали парашют, два служителя расправляли его палками над головой у счастливца, он становился на металлическую решетку, а внизу, под решеткой, запускали авиационный двигатель с пропеллером. Могучей струей воздуха человека с парашютом поднимало ввысь метров на тридцать. Потом двигатель выключали, и смельчак плавно опускался на парашюте на землю.
Мика мечтал, чтобы ЕГО папа вознесся бы в небо на этом парашюте! Но очередь за билетами была такой длинной, да и папа не выказывал никакого желания…
С островов папа завез Мику домой, а сам уехал на студию. На вечернюю смену. И Мика красочно рассказал маме, «как папа летал на парашюте»! Причем с кучей подробностей, которые взахлеб придумывал по ходу рассказа. «И когда папа взлетел в небо, он стал маленьким-маленьким…»
Вечером мама устроила папе дикий скандал. Она обвинила его в черствости, в нелюбви к ней и Микочке, в потрясающем равнодушии — как он позволил себе так рисковать, да еще на глазах у собственного ребенка?!