… В последнее тренировочное восхождение на пик Сталина были отобраны тридцать четыре сильнейших пацана. И Мика Поляков — в том числе.
На восхождение их повел сам Андрей Семенович Вишневецкий — заслуженный мастер спорта СССР по альпинизму, полковник НКВД, начальник совершенно секретной школы горноальпийских диверсантов.
Через полмесяца из этих тридцати четырех должны были быть сформированы две компактные боевые группы, для которых в оперативно-стратегическом отделе союзного НКВД уже полным ходом разрабатывались две ответственнейшие диверсионные операции — одна для Восточных Карпат в районе Мукачевского перевала, вторая — для Приэльбрусья Большого Кавказа.
Уже были даже уточнены сроки вылета групп для переброски в районы задания. Аналитический отдел просчитал: при успешном выполнении акций возможность остаться в живых кому-нибудь из пацанов этих двух групп практически сводится к нулю…
… Но почему, почему этот пацан-симпатяга — бывший магазинный вор с порочно-лукавой рожей и кличкой Маэстро, который почти пять месяцев вечерами, как воск, растапливал самые ссохшиеся и заскорузлые души блатников и уркаганов своей виртуозной игрой на гитаре, а немец-подрывник из дивизии «Эдельвейс» аккомпанировал ему на маленькой шестигранной гармошечке-концертино, ПОЧЕМУ ЭТОТ ЧЕРТОВ МАЭСТРО ДОЛЖЕН БЫЛ ПОГИБНУТЬ ИМЕННО СЕЙЧАС?!
Как он соскользнул с края ледовой площадки, где они хотели остановиться на ночлег?!
… Как он сумел выпасть из своей «связки»?!
… Почему отстегнулся страховочный карабин?!
Этого не мог сейчас сказать никто.
Зато все пацаны, сам Вишневецкий, оба инструктора-альпиниста — мастера спорта из института Лесгафта…
… ВИДЕЛИ, как Маэстро неожиданно поскользнулся и с коротким, удивленным и неестественно тоненьким, пронзительным криком полетел вниз — в жуткую ледовую расщелину, которой не было ни конца, ни края…
Широко открытыми от ужаса глазами потрясенный Мика секунду провожал погибающего Маэстро, а потом 208 вдруг неожиданно побагровел, обхватил свою голову двумя руками, словно боялся, что она сейчас разлетится на куски, и истошно закричал:
— НЕТ!!! НЕТ!!! НЕТ!..
***
— Вадяша, Петюня!.. Я, клянусь вам, ни слова не преувеличил!.. Вспомните, когда мы лет пятнадцать тому назад все вместе брали этот пик. Тогда Абалаков с Памира приехал, с нами ходил, помните? Там еще такая площадочка ледяная на отметке четыре шестьсот… Помните? Слева — стенка, справа — расщелина метров триста глубиной… И этот засранец поскальзывается и туда!.. Прямо в расщелину!.. Все! Нет человека, понимаете?… И вдруг один паренек хватает себя за башку и орет: «Нет!!! Нет!!! Нет!..» Три раза. Вот тут, мужики, вы меня можете на хер послать, морду набить, в глаза плюнуть, но я клянусь вам — самым близким мне людям!.. — мы все, все видим, как бедняга пролетает метров полтораста вниз, а после крика того паренька «Нет!!!» его падение, слышите?… ЗАМЕДЛЯЕТСЯ, И ОН СОВСЕМ ПЛАВНО СОБСТВЕННЫМИ НОГАМИ ОПУСКАЕТСЯ НА МАЛЕНЬКИЙ, ЕЛЕ ВЫСТУПАЮЩИЙ, ОБЛЕДЕНЕЛЫЙ СКАЛЬНЫЙ КАРНИЗ… Я ему ору: «Не шевелись!!!», а он и ответить не может… Ну дальше, сами знаете, дело техники. Спустились к нему, увязали его в «беседку», вытащили наверх, спрашиваем: «Ты почувствовал что-нибудь такое особенное?» А он говорит: «Будто кто-то меня подхватил так мягко, обнял и поставил на ноги…» Петро! Что это?! Ты же сыщик, едрёна вошь, объясни… Вадик! Вадяша, дружочек ты наш, профессор, мать твою за ногу! Осмотри ты меня, обследуй, что со мной? Может, я от этой долбаной службы просто чокнулся, с ума сошел?… И ничего этого в горах не было… А, ребята?…
— Ты повторяешься, Андрюха. Пей. Пей и закусывай.
… Все трое выросли в одном дворе на окраине Алма-Аты — за Головным арыком, и до седых волос профессор для двух других оставался Вадиком или Вадяшей, начальник уголовного розыска — Петрушей или Петюней, а полковник НКВД — Андрюхой или Андрюликом.
Никто никогда никого ни 6 чем не расспрашивал. Это избавляло от вынужденного вранья. Для вопросов, связанных со спецификой профессии, свободен был только профессор Эйгинсон Вадим Евгеньевич. Но он считал, что «лечить своих — дело самое последнее!», и поэтому Петюня и Андрюлик обращались к профессору Вадику за врачебным советом значительно реже, чем это им уже требовалось…
С вечера, когда жизнь в клинике относительно замирала, сбрасывались и собирались в кабинете профессора Вадика. Предусмотрительный Вадяша даже специальную палату держал постоянно незанятой. Среди сотрудников клиники она называлась почему-то «правительственной», и ключ от нее был всегда у самого профессора.