— Нет у тебя никакого будущего, — заявила Настя, облизав пересохшие губы.
— Ладно, кончай! — ухмыльнулся тот. — Тоже мне, партизанка!
— Но у тебя действительно нет будущего, — пожала плечами Настя, едва чувствуя язык во рту.
— Это ты пытаешься убедить меня или себя? Будущее у меня есть, дорогуша. Я собираюсь еще долго жить. Чего не могу сказать о присутствующих здесь дамах. — Он сделал дурашливый реверанс в ее сторону.
— Сам меня убьешь? — спросила Настя, разглядывая его лицо, такое приятное, если оставить в стороне глаза.
— Если станешь дергаться, то сам.
— Прямо здесь? — с притворным испугом переспросила она. — В собственной каминной? Какая честь для меня!
— Все равно ковер испорчен. Так что пристрелю и глазом не моргну. А может, поручу кому и просто посмотрю со стороны. Вообще-то обычно я не присутствую при проведении операций, но тебя мне даже приятно проводить в последний путь.
— Расскажи мне про ваши «операции», — попросила Настя, стараясь не обращать внимания на дикую боль, разрывающую виски.
— А-а! — ухмыльнулся Ерасов и закинул ногу на ногу. — Зацепило?
— Я поражена и не скрываю этого.
— Что тебя особенно поразило? Фокус-покус с предсмертными записками? — Ерасов получал явное удовольствие от разговора.
— Да, — сказала Настя. — Конечно. Не могу понять, как вы это делали. Как вы заставляли писать предсмертные записки женщин, которые не думали о смерти, о самоубийстве?
— А они не знали, что пишут предсмертные записки, — с затаенной улыбкой пояснил Ерасов. — Душенька, на самом деле это все так просто, ты себе не представляешь! Ты ведь уже знакома с доктором Ясюкевичем?
Настя попыталась обидно усмехнуться, но Ерасова это не задело.
— Доктор у нас голова. Он такие ходы придумывает — закачаешься! Хочешь, я покажу тебе, как это выглядит на деле? Хочешь?
— Хочу Она действительно хотела. Несмотря на то, что боялась за свою жизнь. Она вспомнила, как Аврунин приказал Инге Харузиной: «Пойди и сделай это!» После чего Инга поднялась в свой номер, села за стол и, сосредоточившись, написала письмо, которое… Которое не было предсмертной запиской, но все его за таковую приняли!
Ерасов снова отошел и вернулся с пачкой стандартных листов и ручкой.
— Итак, — начал он, придвигая к себе круглый стеклянный столик и раскладывая на нем свое добро. — Слабая женщина, у которой куча проблем и горестей.
А почти у всякой женщины есть проблемы, дорогуша.
Муж изменяет, денег не хватает, талия не такая узкая, как хотелось бы… Ну, ты понимаешь! Так вот. Такая женщина случайно, в какой-нибудь компании, или на пляже, или еще где-нибудь знакомится с психологом.
У него располагающая к доверию внешность…
— Как у Аврунина? — насмешливо спросила Настя.
— Располагающая или безобидная, — воздел указательный палец Ерасов. — Доктор сочувственно относится к проблемам, которыми женщине очень хочется с кем-нибудь поделиться. А уж с психологом-то сам бог велел! Он слушает, дает советы, сопереживает. А потом и говорит… Знаете, дорогая, говорит он, есть такая методика освобождения от всех неприятностей. Методика древняя, описана во многих книгах. Она проста, как апельсин. Ее может применить каждый. Попробуйте, не пожалеете! А я вам помогу. Называется методика, условно говоря, «Сожги неприятности».
Глубокой ночью, когда природа спит, вы должны взять лист бумаги, поставить на нем число — это важно! — и выписать в столбик все то, что вам не нравится в вашей жизни. На сегодняшний день. Все, что вас волнует и мучает. Затем следует очень важный момент. Эту бумагу надо сжечь на огне свечи. Но сжечь умеючи, чтобы не сделать себе хуже. Если вы сами боитесь, моя милая, я вам помогу. Я приду к вам, когда вы все напишете, и мы сожжем эту бумагу, а пепел развеем по ветру. Еще хорошо бы после процедуры принять ванну или окунуться в водоем — что окажется под рукой.
Настя следила за Ерасовым расширенными, горячечными глазами. Все наконец стало на свои места. Вероятно, Любочка впустила Ясюкевича в квартиру, когда уже выплеснула на бумагу свое, наболевшее. Доктор велел ей приготовить ванну Но листочек сжигать не стал. Вместо этого он убил Любочку, а ее список оставил на столе для милиции.
И Аврунин, утопивший Ингу Харузину! Он заранее «унавозил почву». Видимо, встречался с ней, разговоры разговаривал. А потом явился в пансионат и потребовал: «Сделайте это!» Инга пошла и сделала. Написала все свои горести. Готовилась расстаться с ними при помощи чудесной методики. Затем она со своим листочком вышла на берег реки и полезла в воду. Вероятно, перед сожжением письма Аврунин велел ей окунуться. Может быть, даже с головой.