3 
Джессика рассеянно намотала на палец длинный локон того самого золотистого оттенка, о котором упомянула горничная, подергала и отрицательно покачала головой.
— Слишком обязывает. Мы все будем чувствовать себя скованно. Лорд Стрикланд не был дома два года, и мне хочется, чтобы он сразу почувствовал себя непринужденно.
— Ну-ка, примерь вот это. — Виола подняла другое платье, тоже по-своему элегантное. — Атлас богатый, чем тебе не слоновая кость? Твоя-то кожа вроде персика, только побледнее, очень к ней это платьице пойдет.
Джессика прикусила нижнюю губу и склонила голову, изучая платье, закрытое до самой шеи, с просто скроенными пышными рукавами.
— Нет, у него слишком незатейливый вид. Не хватало еще, чтобы я напоминала в нем скромный цветок плюща.
— Тогда уж и не знаю… разве что вот это.
Платье было восхитительное, с очень узким, слегка заниженным лифом, с низким, но не вызывающим декольте. Плотный шелк василькового цвета, лишь слегка присобранный в подоле, прикрывала вторая юбка из тончайшей серебристой кисеи с искрой, настолько воздушной, что казалась облаком газа.
— Пойдет к цвету твоих глаз, лапонька. Джессика не выдержала и засмеялась. Выхватив платье из рук Виолы, она поспешила к высокому зеркалу, занимавшему весь простенок между окнами. Там, приложив наряд, она начала медленно поворачиваться из стороны в сторону.
— Пожалуй, ты права. Это платье подходит больше всех. Но Джесси продолжала стоять перед зеркалом, всматриваясь в свое отражение, словно видела себя впервые. На нее смотрела высокая, изящная, полная достоинства молодая женщина, и странно было сознавать, что совершенная по форме грудь и золотисто-белокурые волосы принадлежат ей, Джессике Фокс.
Неужели это ее отражение? Отражение той, что когда-то была грязным и озлобленным ребенком, слонявшимся по задворкам Баклер-Хейвена, ребенком, о котором добросердечные жители говорили: «Бедняжка Джесси!», а жестокосердные — «Чтоб ей пропасть!»?
Но и те, и другие не давали ей забыть, что она всего лишь дочь шлюхи.
Джессика почувствовала прикосновение к плечу, обернулась и глянула сверху вниз в доброе лицо Виолы Куин.
— Да все в порядке будет, уж поверь мне, лапонька. Давно то времечко миновало, теперь тебя не узнать.
— Но он-то знает… он помнит, Ви! Он ничего не забыл, и если он…
Джессика с размаху уткнулась в пухлое плечо старой женщины и обхватила ее за широкую талию, сминая роскошный вечерний наряд.
— Что помнит? Никто не знает про настоящую Джессику Фокс. Ее нету, исчезла — фьюить! Где она? Ау, Джессика! Нету. Зато все знают подопечную маркиза Белмора. Уж такое спасибо его милости, дал тебе образование, каким не каждая леди может похвастаться. Да что это я? Ты и есть настоящая леди, моя лапонька, и теперь все про это знают. — Виола пощекотала девушку под подбородком. — Другая и родится в богатстве, а клуша клушей. Я вот как разумею: не в том дело, кем ты уродилась, а в том дело, кем ты в жизни стала. Вот о чем тебе надо помнить, лапонька моя, и нечего слезы лить.
С этими словами женщина отерла одинокую слезинку, скатившуюся по щеке Джессики.
— Может, это и нелепо, но я ужасно тревожусь, Ви, — тихо произнесла та, отводя взгляд. — Мне кажется, я никогда не была так перепугана, даже в тот вечер, когда маму избили в трактире до смерти.
— Ну, то было давным-давно да и быльем поросло, — утешила Виола, поглаживая девушку по голове. — Здесь тебе бояться нечего, лапонька. Папа Реджи присмотрит за тем, чтобы капитан хорошо себя вел. Уж такой он человек, папа Реджи, чтобы обо всем позаботиться. Разве не так идут дела с того самого дня, как ты оказалась в его доме?
Джессика кивнула и сделала глубокий вдох, успокаиваясь: девушка знала доброту старого маркиза. Слабая улыбка появилась у нее на губах, когда она шла к постели, чтобы снова разложить на ней выбранное платье.
— Ты во всем права, Ви, но я больше всего беспокоюсь о том, чтобы наша с лордом Стрикландом встреча прошла наилучшим образом. Это не обязательно будет так. Он не видел меня давно, несколько лет, но, конечно, не забыл тот день, когда…
Она умолкла, не в силах продолжать. Воспоминание о столкновении, закончившемся для нее столь плачевно, было одним из самых унизительных. Никакое время не загладит этого. Всякий раз, как ей на память приходило ее собственное безрассудное поведение (особенно цена, которую пришлось за него заплатить), ее щеки обжигал стыдливый румянец. Так случилось и на этот раз, и пришлось склониться над платьем, чтобы скрыть краску на лице.
3 
