60 
– Ну, не совсем так, – замялся Садыков. Он решил, что напрасно ввязался в эту пустую перепалку, потому что спорить с женщиной – все равно что лаять на собаку: только горло драть без толку.
– Нет, вы ответьте, – настаивала Джейн.
– Хорошо, отвечу. Чтобы вы поняли, расскажу такой случай. Я был подростком, рос в горном ауле, пас скот одного землевладельца по имени Иса. Этот богач отобрал у бедного мужчины молодую жену, а его самого избил рукояткой плетки. Бедняк оправился от побоев, подкараулил того богача на улице и выстрелил в него из старого одноствольного ружья. Не убил, но ранил. Порох в патронах был плохой… Теперь подумайте: кому тот бедняк сделал хуже? Своей молодой жене? Нет. Ей у богатого жилось хорошо. Тому богачу? Тоже нет – его рана быстро зажила. Самому себе? Да. Именно себе. Я не стану подробно рассказывать, как он умирал, иначе вы не уснете от страха.
– Вы говорите о другом.
– О том самом говорю, – буркнул Рахат. – Я не дурак, хоть и образование так себе. Есть такая пословица: с сильным не дерись, а с богатым не судись.
– Тогда мне вас жаль. Жить с такими убеждениями, рабскими, холуйскими, – это, наверное, очень тяжело.
С этими словами Джейн легла и завернулась в одеяло.
Какое-то время Садыков сидел, разглядывая языки пламени. Когда костер начал гаснуть, он всмотрелся в темноту. Показалось, на склоне холма мелькнули два зеленоватых огонька, будто отблеск пламени упал на бутылочное стекло. Когда среди ночи видишь волчьи глаза, сердце проваливается куда-то и перестает биться. Через четверть часа над холмами раздался унылый вой.
Словно откликаясь на эти звуки, беспокойно заржал мерин Погост, привязанный к ближнему дереву. Рахат вытащил пистолет, уселся поудобнее и стал ждать. Но все звуки вскоре смолкли, а темнота сделалась такой густой, что в двух шагах от огня ничего не разглядеть.
Подбросив хвороста в костер, Садыков прислушался: волчий вой, протяжный и далекий, долетал с противоположного склона холма. Он стихал, а потом снова набирал силу, становился все ближе. Прошло время, и Рахат стал думать, что ночь уже на исходе, ближе к утру бояться нечего, в это время волки не нападают. Он бросил в едва тлеющий огонь хвороста, сухие ветки затрещали, пламя поднялось высоко, к самым звездам, и задумался.
Эта американка – женщина симпатичная, положительная, но очень наивная и бесконечно далекая от настоящей человеческой жизни. Возможно, в Америке можно посадить на скамью подсудимых богатого человека, со связями и общественным положением. Посадить только за то, что он продал землю с залежами руды, а деньгами не поделился с какой-то жалкой вдовой.
Эти опыты с камушками кончатся тем, что Джейн убьют. Разумеется, убьют, тут не может быть двух мнений. И сделают так, что близким Джейн, ее родственникам или друзьям, не достанется даже ее жалких останков, даже горстки пепла, чтобы похоронить прах. Спасение одно – выбросить из головы пустые фантазии о справедливых судах и неотвратимости наказания за содеянное зло.
Впрочем, ее все рано убьют. Она слишком глубоко забралась в эту историю, слишком многое узнала, чтобы остаться живой. А жаль. Очень жаль, когда умирает пусть глупый, но неплохой человек. «Лишь бы только не мне пришлось ее кончать, – подумал Рахат. – Лишь бы кому другому».
Он подбросил в костер очередную порцию хвороста и вдруг замер – свет пламени вырвал из темноты острую, заросшую желто-серой шерстью морду. Волк стоял в двадцати шагах от костра, оскаленные клыки блестели, глаза светились зеленоватым светом. Чуть позади стоял второй волк, крупнее первого, с массивной грудью и мощными короткими лапами. Видно, животные так голодны, что, не побоявшись света, решились напасть на человека.
Рахат очнулся от глубокой задумчивости, подскочил на месте. Пальцы сжали рукоятку пистолета. Четыре выстрела ударили без остановки, один за другим. Первый волк, подпрыгнув на месте, завыл, развернулся и упал на землю. Второй мгновенно исчез в темноте. Садыков послал ему вслед еще две пули. И тут увидел лицо Джейн, бледное от страха.
– Развелось вас, сволочей! – заорал он. – Проклятое отродье!..
Джейн присела к костру, протянула руку к пламени и сказала:
– Давайте пистолет. Я буду дежурить.
Рахат не стал спорить. Он улегся на земле, накрылся одеялом и тут же уснул.
Капитан Урузбеков постучал в ворота дома Фарада Гусейнова, старейшины рода. Открыл молодой человек, внук хозяина. Кажется, сам Гусейнов не мог вспомнить, сколько у него жен, детей, внуков и правнуков. Молодой человек провел гостя через старый сад, через заросли дикой вишни и кипарисов туда, где в тени деревьев стояла летняя юрта Гусейнова.
60 
