33 
Надо же. Вот это называется — глаз-алмаз. Хотя — чему удивляться. Кинжал у меня характерный, а у здешних взгляд на оружие наметанный.
— Я и не говорю, что его, — не смутился продавец. — Я сказал только: схватился за нож, что у этого на поясе был. Выхватил и сразу ударил.
— И промахнулся? В горло себе попал? — Это опять Хальфдан. — Этот человек врет, отец!
— Может, и врет, — проворчал Рагнар, сверля хищными глазками торговца. — А может, и нет. Послушаем.
— Он в бок ударил, — обиженно пробормотал оружейник. — Сильно ударил. И попал.
— Попал, говоришь? — усомнился Хальфдан. — А почему крови нет?
— А мне откуда знать? Я, что видел, то и говорю.
Я хотел пояснить, но мне опять сунули кулаком, и пришлось помалкивать.
Рагнар подошел поближе, изучил мой бок, пояс, малость подпорченные рукавицы. Потрогал разрубленную бляшку-дракончика.
— Да, — согласился конунг. — Был удар.
Ага! Вот наконец и Хрёрек.
— Что бы ни сделал мой человек, я за него отвечу! — Ярл с ходу ворвался в круг и встал рядом со мной, отодвинув головореза, пихавшего меня в бок.
Я как-то сразу успокоился.
Рановато.
— Жизнь за жизнь! — снова заявил Хальфдан.
— Убитый — человек из дружины Торсона-ярла! — Хрёрек с ходу опознал покойника. Хотя теперь бы и я его опознал, потому что куртка на покойнике была распахнута, а под ней был славный византийский панцирь, который запомнил и я. Теперь понятно, почему его бывший владелец после хольмганга смотрел на меня так недружелюбно. За дядю обиделся.
— Был! — не согласился Хальфдан. — Я взял его в хирд.
— От этого он не перестал быть родичем Торсона, — сказал Хрёрек.
Надо же, мой ярл знал и это. Хотя — тоже понятно. Кто-то же выплачивал покойнику его долю от собственности: драккара Торсоновой дружины.
— Выходит, у него были основания отомстить за дядю! — Тут же заявил Хальфдан. — Вергельд ему никто не платил.
— Хочешь получить вергельд за Торсона, родич? — усмехнулся Хрёрек-ярл.
— За Торсона — нет, а за него, — кивок в сторону покойника, — возможно. Племянник был в своем праве, когда хотел отомстить за дядю.
Вот как. Ну конечно! Копни поглубже — сразу выяснится, что где-то зарыты бабки.
— Не торопись, сынок, — вмешался конунг. — Законоговоритель здесь я. А я говорю, что права на месть тут не было. Ульф Черноголовый (надо же, помнит, как меня зовут. Я даже загордился немного) бился заместо Торсона-ярла. И мстить за смерть должно было не выставленному поединщику, а тому, кто выставил. Кабы нашего брата Хрёрека здесь не было, тогда ладно. Но если каждый желающий отомстить станет выбирать себе кого пожелает из рода убийцы, то это будет уже не Закон, а беззаконие!
— Верно говоришь, отец! — сказал Ивар Бескостный, о котором говорили, что он платит вергельд только тогда, когда сам пожелает (считай — никогда), потому что плевать ему и на Закон, и на чужую месть. — Тогда это будет закон трусов. Ты — за такой Закон, братец?
Это была шутка, притом добродушная. Хальфдан не обиделся.
— Я за тот Закон, который не позволяет безнаказанно убивать детей Одина! Я оцениваю жизнь воина в пятьдесят марок серебром.
— Не много ли — для него? — Хрёрек махнул рукой в сторону покойника.
— А я не о нем говорю, а вот о нем! — Хальфдан показал на меня и ухмыльнулся. — Думаю, у этого хускарла найдется чем заплатить. А если не найдется, то я готов взять у него в счет долга тот грэнд, что он купил недавно у Вальтева Кьервальвсона.
Ей-богу, весь Сёлунд — одна большая деревня. Все всё знают.
— Мы выслушали всех свидетелей, — пробасил Рагнар. — Теперь говори ты, Ульф Черноголовый. Расскажи нам, как ты убил этого человека.
Ага. Последнее слово предоставляется подсудимому.
«Я защищался!» — хотелось крикнуть подсудимому, то есть — мне.
Но сказал я другое. Я успел продумать линию защиты.
— Этот человек схватил мое оружие!
Тут я сделал паузу, дал присутствующим возможность вникнуть в сказанное: племянник Торсона-ярла взял чужую вещь! Оружие! Без разрешения! Согласно местному моральному кодексу это всё равно что чужой жене подол задрать. Уголовно наказуемое деяние.
— Возможно, он хотел его украсть, иначе зачем он это сделал?
Я догадывался, почему он пытался зарезать меня моим же кинжалом. Посчитал, что, если убить меня секирой, месть будет неполной. Дядьку-то его я ножиком запорол. Другим, правда, но это уже детали. А может, фишка в том, что топором нужно было замахнуться, а замах я бы точно угадал — по тени. Солнце было у меня за спиной. Мой несостоявшийся киллер мог учесть этот момент. Боюсь, мне уже не узнать его мотивов. Ну и хрен с ними.
33 
