– Понятно. Однако вы, должно быть, не такая уж трусиха, как говорите, раз смогли пробраться в мой дом и решиться на такое, – продолжал Рейберн. – Разве у вас нет других родственников, у которых вы могли бы жить, если мачеха так третирует вас?
– Не думаю, что я кому-нибудь из них нужна… Да и, потом, она все равно меня не отпустит, – подумав, ответила Виола. – Видите ли, мачеха считает, что в каком-то смысле я для нее даже… выгодна.
– Что вы имеете в виду?
– Мой отец был достаточно известным человеком, и если бы взрыв удался, мачеха объявила бы во всеуслышание, что именно я, его дочь, подложила бомбу в ваш дом. И тогда меня бы арестовали и заключили… в тюрьму… а дело со взрывом привлекло бы всеобщее внимание благодаря громкому имени отца…
Виола произносила слова с видимым усилием, и Лайл понял, что она и в самом деле смертельно боится угодить в тюрьму. Впрочем, молодого человека это вовсе не удивило.
Все газеты того времени были полны описаний ужасов, которым подвергались в заточении женщины, решившие пойти на все ради победы суфражистского движения.
Находились даже такие кровожадные репортеры, которые получали садистское удовольствие, живописуя отвратительные подробности этих мучений – например, насильственного кормления несчастных узниц через нос.
Точно так же смаковались картины унижений, которым подвергались суфражистки, попавшие в руки полицейских, в большинстве своем, мягко говоря, не симпатизировавших женскому движению.
Подобные обстоятельства могли бы испугать любую даму из высшего общества, а уж тем более такую чувствительную особу, каковой, по мнению Лайла, была Виола.
– Нам надо придумать какое-нибудь убедительное объяснение того, что произошло, – решил он. – Тогда никто не посмеет обвинить вас в том, что взрыв не удался, и никаких наказаний со стороны мачехи не последует!
Виола с надеждой обратила свой взор на Рейберна, и молодой человек, немного подумав, предложил:
– Мне кажется, лучше всего сделать так – вы должны сказать, что спрятали бомбу, как и было задумано, и тут же покинули мой дом. При этом вас никто не заметил.
Он помолчал, размышляя.
– Поскольку никаких сообщений о взрыве в прессе не последует, ваша мачеха, естественно, подумает, что бомбу вовремя обнаружили и обезвредили, решив не оповещать полицию об этом инциденте.
– Вы и вправду полагаете, что мне надо так поступить? – с надеждой спросила Виола.
– По-моему, это отличный план. Никому и в голову не придет, что бомба не взорвалась по вашей вине, – категоричным тоном изрек Лайл.
– О, благодарю вас!.. От всего сердца благодарю…
По голосу девушки чувствовалось, что у нее с души и впрямь свалился камень. Впервые за вечер на ее щеках даже заиграл румянец.
– Но вы должны пообещать, – продолжал Рейберн, – что постараетесь больше никогда не делать ничего подобного.
– Разве это от меня зависит? – беспомощно проговорила Виола. – Мачеха настаивает, чтобы я участвовала в их движении. Она говорит, что от меня ни в чем нет никакого толку, а мое единственное достоинство – то, что я дочь своего отца…
Помолчав с минуту, девушка добавила:
– Напрасно вы помешали мне умереть!.. Когда я находилась рядом с бомбой и ждала взрыва, я и вполовину так не боялась, как сейчас… Неизвестно, что еще может прийти ей в голову… что еще она заставит меня сделать…
– Ну, не стоит так отчаиваться! – произнес Лайл, пытаясь ее успокоить. – Наверняка все не так страшно, как вам кажется…
Он произнес эти слова машинально и в ту же секунду понял, что со стороны они звучат так: «Я умываю руки. С меня хватит ваших проблем. Отныне занимайтесь ими сами!»
Должно быть, чуткая душа Виолы почувствовала нотку равнодушия в его голосе, потому что девушка торопливо проговорила:
– Извините… Я, наверное, вас задерживаю.
Вы ведь такой занятой человек. Пожалуйста, простите меня… и благодарю вас за вашу доброту!..
И она нагнулась за шляпкой, которая до сих пор так и лежала на полу.
«Однако, отправляясь на свое черное дело, – неожиданно подумал Рейберн Лайл, – она, несомненно, выбрала не очень подходящий головной убор!»
Действительно, это была кокетливая соломенная шляпка с широкими полями, украшенная веночком из белых роз, настоящая девичья шляпка, надев которую Виола стала выглядеть еще моложе и трогательнее.
Только сейчас Лайл обратил внимание на ее платье – дорогое, выгодно подчеркивавшее всю ее стройную фигуру, в особенности тоненькую талию. Опытный глаз молодого человека сразу определил, что эта фигурка не нуждается ни в каких ухищрениях вроде жесткого корсета, без которого большинство женщин не могут обходиться.