Однако, приехав в прокуратуру, он поделился сомнениями с начальником.
– Расслабься,– сказал Логутенков и усмехнулся, вспомнив вчерашний визит Онищенко на авторынок.– Все в порядке.
– В порядке?
– Увидишь Пашу – скажи ему спасибо.
– В смысле?
– В том самом. Чего глаза красные? Водку пил?
– Нет,– Дима помотал головой.– Не выспался.
Покинув начальника, Дима составил сопроводиловку и отправил отобранный вчера ножик на дактилоскопическую экспертизу. На всякий случай.
Онищенко проявился через час. Как всегда, с новостями.
– У Светланы Куролестовой имелся дружок, некто Станислав Плятковский,– сообщил опер. – Ни в чем предосудительном не замечен, как сказал участковый. Если не считать того, что закосил весенний призыв. Родители его прикрывают, говорят: не пропал, просто приходит и уходит, когда захочет. Им не докладывает. И вздыхают так скорбно: современная, мол, молодежь. Отрыжка дерьмократии.
– А что за семья? – спросил Логутенков.
– Обычная,– Онищенко пожал плечами.– Отец – водитель троллейбуса, мать – повар в кондитерской. У мужа есть дочь от первого брака, но у матери сын – единственный. Понятно, не хочется ей, чтобы парня куда-нибудь в Чечню заслали. Сами, кстати, жириновцы.
– Это к делу не относится,– молвил Логутенков,– а уклониста надо бы тебе, Паша, поискать. Света Куролестова у нас – самая крепкая ниточка.
– Если жива,– уточнил Онищенко.
– Ну, дружок ее, скорее всего, живой. Это он ее в сатанисты сагитировал?
– Он.
– Надо найти. Давай, Паша, оперативным путем попробуй поработать. С «барабанами».
– С «барабанами» – трудно,– вздохнул опер.– Это же другой контингент. Наблюдение бы за квартирой организовать, а, Генадьич? Попросим?
– Попросить-то мы можем, да только пошлют нас, Паша. Кто он, этот Плятковский? Так, косвенный свидетель. Может, кто из соседей поможет? Участкового попроси. Подумай сам, Паша. Я в тебя верю!
– Вера – это хорошо,– опять вздохнул Онищенко.
– И вот что еще,– произнес Логутенков.– Ты бы пробил по своим каналам этого продюсера.
– Мучникова?
– Его, болезного. Где, кем состоит, по связям, компромат поищи, финансы-кредиты… В общем, не мне тебя учить.
– Сделаем,– кивнул Онищенко, уже прикидывая, у кого есть нужные базы.– Это проще. Генадьич, ты как, очень занят? Надо бы на квартиру Суржина съездить, осмотр провести…
– Поехали! – решительно сказал следователь.
– Ты вляпался,– сказал Дефер.
Чтобы признать в нем Жреца, сатаниста, посвященного в Настоящие Таинства, принесшего Господину не одну совершенную дюжину жизней, нужно было обладать изрядным воображением. Толстяк в черной майке и таких же черных шортах. Светлый ежик на круглой голове, серебряная цепь на шее, на цепи массивный крест из старинного темного серебра. На тугих щеках – жизнерадостный румянец любителя пива. Если не приглядываться, типичный образчик новоруса. С поправкой на цвет металла. А даже если и приглядеться… Серебро вместо золота, ну и что? Ну, крест не совсем обычный, замкнутый окружностью… Мало ли какие у богатых прибамбасы? Слыхали анекдот о том, как банкир крест заказывал в Париже? У лучшего ювелира. «Во-от такой! Короче, шоб триста грамм чистого золота! И во-от такие брюлики!» Сделали, показали. Заказчик взвесил, одобрил: нормально. «Токо ты, это, гимнаста убери! На хера мне гимнаст?»
В общем, кружок и кружок. И буковки на нем нерусские. Так и на распятии они тоже не русские, а греческие. Мало кому известно, что металлический круг – знак отрицания. Например, любимый значок хиппи, общеизвестный «пацифик»: «самолетик» в окружности. Символ мира. А без круга превращается в известную каждому сатанисту руну смерти.
– Ты вляпался,– сказал Жрец Николаю.– Порядок помнишь? Попал – сотрись!
Николай побледнел:
– Дефер! – проговорил он неуверенно.– Но это же для быдла…
– Велю – станешь быдлом! – жестко произнес Жрец.
К скамейке подкатился разноцветный мячик, а следом за ним – малыш лет двух. Дефер поднял мячик и подбросил его вверх. Ребенок засмеялся и побежал обратно.
– Некрещеный,– сказал жрец.– И жирненький.
И улыбнулся матери малыша, поймавшей мяч. Женщина наклонилась, подала ребенку мячик. Николай уставился на ее загорелые ляжки.
– Хочешь опять стать быдлом, Коля? – участливо спросил Дефер.
Николай вмиг забыл о женщине. Во рту как-то сразу пересохло.
Жрец не должен был звать его по имени. Что это? Знак расположения? Или – желание унизить?