40 
– Ага! – белозубая улыбка и попытка поцеловать его в губы, не удавшаяся из-за разницы в росте.
– Нельзя целоваться на морозе! – строго сказал Васильев.
– Ой! – прикрыла рот ладошкой.
– Купить чего-нибудь с собой? – спросил Валерий, кивнув на «24 часа».
– У меня все есть! – хихиканье.– Вот сюда, по дорожке.
«Дорожка», хилая тропка в снегу, петляла между деревьев вдоль железнодорожной насыпи. Невдалеке кавкали собаки и слонялись подозрительные силуэты. Освещения, естественно, не было.
– Не боишься тут одна ходить? – спросил Васильев.
– А у меня вон чего есть! – Рука в варежке нырнула в карман дубленки.
Валерий еле успел перехватить руку, и порция «перцовки» рассеялась в морозном воздухе.
– Молодец,– похвалил он и засунул баллончик обратно в карман девушки, профессионально отметив, что резкость у нее – на уровне. Несмотря на принятый коньяк.– Приходилось пользоваться?
– Ага!
– И как?
– Класс! – звонкий жизнерадостный смех.
Из темноты вынырнула призрачно-белая кудлатая псина, гавкнула. Таня попыталась ее погладить, но псина увернулась и ускакала по своим собачьим делам.
– А вот мой дом!
– Какой код?
– Никакого. Дерни посильней!
Маленький коридорчик.
– Уф! – Таня сорвала шапку и закинула ее на вешалку.– Жарища! Я сама! (Валерий попытался снять с нее дубленку.) Раздевайся!
Но не успел Васильев снять куртку, как девушка обняла его, пригнула и принялась целовать так жадно, словно они впервые встретились после долгой-долгой разлуки. Ее страстность заразила Валерия. Он стиснул ее, поднял, прижал к себе, ощутив все ее сразу: губы, грудь, живот, бедра; закрыв глаза, нырнул в ее тепло и запах…
– Танька! (Мать-перемать!) Это хто? (Мать-перемать, мать-перемать!) Это ты хто?
Валерий аккуратно поставил девушку на пол.
В дверях кухни маячил обрюзгший, не старый еще мужик с замыленными глазами.
Таня как ни в чем не бывало встряхнулась, глянула в зеркало, поправила волосы.
– Чего орешь? – весело спросила она.
– Танька!.. Эк!.. Дай четвертак!
– Что, водку мою нашел? – беззлобно спросила девушка.
– А… эк!.. Чё ее искать? За окном… Эк! Дай (мать-перемать) четверной (мать-перемать)!
– Дай ему двадцатку,– беззаботно проговорил девушка.– А то он не уймется.
– Я ему лучше в лоб дам,– пообещал Васильев, хмуро глядя на пьяного.– Тогда он точно уймется.
– Не смей! – Таня схватила Валерия за руку.– Это мой папа!
– Точно! – обрадовался мужик.– Дай четвертной, Танька! Отец я тебе или нет?!
– Ну ты даешь, папуля! – искренне удивилась девушка.– Отец или нет? Я-то откуда знаю.
– Все! – рявкнул Васильев, которого достал этот пьяный диалог.– Одевайся и поехали ко мне! У меня спокойней!
– Поехали,– неожиданно легко согласилась Таня и потянулась за шапкой.
Пьяный «папуля» молча отнаблюдал, как они одеваются, и вышел из ступора, только когда они уже спускались по лестнице.
– Танька! Токо вернись! Убью! Слышишь?
– Это он всерьез? – озаботился Васильев.
– Не-е! Он добрый! – В голосе девушки слышалась теплота.– Выпьет, покричит немного, и все. Пальцем меня никогда не тронул.– И после паузы, задумчиво.– Мать нас бросила, когда я еще девчонкой была. Он меня вырастил.
Васильев хмыкнул. На его взгляд, Таня девчонкой и осталась. Но мужика жалко.
– Он у меня коммунист! – почему-то с гордостью сообщила девушка.– На все митинги ходит.
И Васильев жалеть перестал. Все-таки не совсем заброшен папаша, есть у мужика развлечение.
Поймав тачку, Васильев уже через пятнадцать минут привез подружку на Рубинштейна. Водила гнал, как на пожар.
– Водки купи,– попросила Таня.– И пожрать чего-нибудь. А то я голодная.
– Надо было жаркое с грибами есть, когда предлагали,– напомнил Валера.– Не беспокойся. Есть у меня водка. И поесть тоже найдем. У меня, знаешь ли, соседи, а не вороватый папаша.
– Соседи тоже разные бывают,– мудро отметила девушка.
– Мои – хорошие.
В лифте воняло мочой.
«Поймаю – прибью»,– подумал Васильев.
Мысль была столь же привычной, как скрип старого подъемника.
Пока они возились у вешалки, из своей комнаты на кухню прошествовал Аркадий с горой тарелок в руках.
– Здорово, Валер. Здравствуйте, милая девушка! – и подмигнул Васильеву.
– Что, гостей принимаешь? – Валерий кивнул на грязные тарелки.
– Принимал, уже ушли. Плова хотите?
Васильев хотел отказаться, но Татьяна тут же заявила:
40 
