Особенно,... 
72 
Он обломал молодую осину, смастерил из нее жердь и тыкал палкой в вязкую почву. Когда солнце начало клониться к закату, Гречко вместе с торбой, которую нес на спине, провалился в глубокую промоину, погрузился в жидкую грязь по грудь. Радченко, распластавшись на земле, вытянул истопника, бросив ему бельевую веревку. Около получаса Гречко обсыхал и подсчитывал урон, нанесенный нежданным происшествием. Сапоги остались в болоте. Четыре буханки магазинного хлеба, пропитанные зловонной водой, можно выбрасывать, пакет с сухарями – тоже на выброс. Но хуже всего, что в пучине сгинула недопитая чекушка водки, выскользнула из кармана – и на дно.
Гречко сидел на брезенте, поджав ноги, и перекладывал с места на место то, что удалось спасти. Банки с рыбой и галеты в герметичном пакете. По физиономии разошлись полосы грязи, а волосы, пропитанные болотной жижей, высохли и встали дыбом.
– Слышь, Водяной, может нам идти пора? – усмехнулся Радченко. – А то мы как те туристы, что к морю шли, заночуем тут и с концами. Может быть, найдут тебя одного, а ты расскажешь своим спасителям про чертей. И натурально в психушку загремишь.
Не ответив, Гречко достал из торбы и натянул стоптанные ботинки. Повздыхал и тронулся дальше. Через полтора часа Радченко заметил, что определенного направления Гречко не придерживается, идет, куда глаза глядят. Видно, заблудился, но сознаться не хочет. Еще час они блуждали по камышам между болотами и песчаными отмелями. Радченко думал о том, что художнику Петрушину в жизни попадались не самые лучшие люди, а человеческой доброты и хорошего отношения к себе он видел столько, что все это хорошее отношение вместе с человеческой добротой уместится в детском носовом платочке. Иначе почему сам себя загнал в эту забытую богом дыру, где нормальный человек, пусть даже он в бегах, не протянет и недели. Умом двинется.
Истопник уже выдохся. Замедлив ход, он матерился не по делу или принимался стонать, вспоминая мать, которая родила, чтобы ее ребенок только мучился и страдал на этом свете. Ботинки слетали с босых ног, Гречко вытаскивал свои опорки из жидкой грязи и, кажется, уже готов был пустить слезу. Пришлось устроить привал, перекусить консервированной килькой и галетами. И запить это дело водой из фляжки. Когда Гречко расстелил брезент и уже готовился задремать, Радченко поднял его пинком под зад и сказал, что надо идти.
Истопник безропотно поднялся и поплелся дальше.
– Ты же рассказывал, что на лиманах ориентируешься лучше, чем в родной станице, – говорил Радченко. – Говорил, что с завязанными глазами найдешь…
– Мало что я говорил. – Истопник облизал пересохшие губы. – Ориентиров не вижу. За лето такой тростник вымахал.
Через час они вышли на узкую тропку, проложенную в камыше. Двинули по ней и уткнулись в болото. Кажется, здесь они уже были, и тропинку эту они проложили.
– Вот же бляха…
Радченко не успел закончить фразу, сделал шаг в сторону, наступил на кочку, сделал еще шаг и по пояс провалился в воду. Гречко засмеялся во всю глотку. Прижал ладони к животу, согнулся пополам, продолжая ржать и показывать пальцем на Радченко, будто вокруг собралась публика. Отсмеявшись, бросил ему веревку с петлей и поплевал на ладони.
Через просвет в камышах за Радченко и его спутником внимательно наблюдали две пары глаз. Мужчины, одетые в болотные сапоги и тельняшки, переглядывались, решая, когда удобнее вылезти из укрытия. Они видели, как бедолагу, попавшего в промоину, извлекли из воды. Радченко сбросил с плеч мокрый рюкзак, видимо тяжелый, усевшись на землю, стянул сапоги, рубаху и штаны. Гречко нарезал стеблей камыша, притащил охапку сухого хвороста и запалил костерок. Быстро темнело, и путники решили продолжить свои изыскания утром.
Радченко открыл консервы и распечатал пачку галет. Гречко от угощения отказался, потому что мучился изжогой еще с обеда.
– Ну, и куда дальше идти? – спросил Дима, запивая кильку водой.
– Утро вечера мудреней, – философски заметил Гречко.
Он хотел еще что-то сказать, но из камышей появились две темные фигуры. Ствол пистолета ткнулся в затылок истопника. Радченко, не успевший даже обернуться, почувствовал, как к шее приставили нож.
– Поужинали? – спросил один из незваных гостей. Голос был хриплый, простуженный. – И хорошо. А теперь подняться, расставить ноги. Руки за голову. Одно неверное движение – и завернете ласты.
После короткого обыска тот же мужик с хриплым голосом сказал:
72 
