Хотя концовка довольно странная, как будто подразумевается продолжение. Но всё равно,... 
10 
«Саймон Прентис… Саймон Прентис…»
Словно заклинание твердил Рэнсом это имя, пытаясь поподробнее припомнить все слухи и сплетни, ходившие в прошлом. В памяти сохранилась масса каких-то обрывков разговоров, случайных событий и сцен, но в целом образ Саймона Прентиса так и не прояснился.
Само собой разумеется, живопись Саймона Прентиса он помнил прекрасно. Его картины оставляли неизгладимое впечатление и были слишком известны, чтобы их можно было забыть.
С точки зрения бульварной прессы Саймон ловко состряпал себе имя на смелых и довольно откровенных портретах рыжих женщин; однако знатоки искусства считали его, что называется, художником «от бога», способным воплотить в своих работах все стороны жизни.
Взять хоть, к примеру, рабочие натюрморты – Рекс Рэнсом припомнил один такой: накрытый закусочный столик перед окошком в Париже, а сквозь стекло виднеется дом напротив, весь в первых бледных проблесках весеннего солнца. Эффект от игры света и теней был просто удивительным.
А вот еще одна работа, тоже пришедшая Рэнсому на ум: ворота монастыря в полдень. Ослепительный солнечный свет на серых камнях, которые, казалось, даже купаясь в горячих лучах, сохраняют суровость и холодную неприступность векового уединения, – это было очень символично!
Нет сомнений, Саймон Прентис – выдающийся талант своего времени, и майор надеялся, что сможет познакомиться с ним.
Кроме того, Рэнсому хотелось узнать историю принадлежащего ему портрета. Что же все-таки заставило женщину на картине смеяться?
Но, как ни спешил майор покинуть лагерь и вернуться в Фор-Гейблз, ему пришлось задержаться дольше обычного. Нашлась куча дел, за всем надо было проследить лично, а вдобавок места, предназначенные для размещения его людей, оказались пока еще не очень-то подходящими для жилья.
Замученный всей чередой этих работ, он не сразу осознал, что уже рулит по длинному, неухоженному проселку, ведущему в Фор-Гейблз.
Сам дом стоял на вершине холма, с которого открывался вид на всю деревню. Задняя часть постройки пряталась под сенью густых деревьев – окраины обширного лесного массива, тянувшегося на целые мили и почти со всех сторон окружавшего Уэтерби-Корт, усадьбу сэра Николаса Коулби.
Майор заглушил мотор и взялся за чемоданы.
Он собирался приехать вместе с денщиком, но время совпало с солдатским ужином, поэтому пришлось договориться, чтобы тот подъехал позже на велосипеде и занялся распаковкой вещей и прочим обустройством своего начальника.
– Дел там для тебя невпроворот, – объявил Рекс денщику. – У них в доме нет прислуги, да и вообще мое вынужденное вторжение весьма в тягость для леди.
Майору показалось, что в глазах подчиненного явственно промелькнуло слабо подавляемое недовольство; впрочем, судить наверняка было трудно.
«Черт ленивый! – выругался про себя майор. – Ничего с ним не станет, поработает немного сверх положенного. Все равно они живут здесь слишком легко и вольготно…»
Рэнсом знал, что начальство ждет от него жесткой дисциплины и строгости по отношению к подчиненным, но майор был к ним требователен ровно настолько же, насколько и к себе самому; в сущности, по сравнению с ними ему иногда приходилось даже покруче.
Порой его приятели-офицеры удивлялись, где же скрыт источник неутомимой активности Рекса Рэнсома: молодой майор буквально оживал в работе и весь так и сиял, если удавалось найти себе еще какое-нибудь занятие, на первый взгляд даже и не очень-то нужное.
Более того, Рекс редко брал увольнительные, причем на отпуска другим, как правило, не скупился.
«Странный парень! – таков был общий приговор среди сослуживцев. – Безусловно, отличный малый, но ни с кем близко не сходится, вот уже шесть месяцев службы позади, а он все такой же замкнутый, как и в первые шесть дней!»
Если Рэнсом и был осведомлен о том, что говорят о нем за глаза, тем не менее все равно не проявлял ни малейшего желания завести близких друзей или завоевать дешевую популярность в своем кругу.
Действительно, он вел себя крайне сдержанно и несколько отстраненно с подчиненными ему офицерами, так что они относились к нему уважительно, но с прохладцей. В присутствии майора они редко позволяли себе шутить или заводили беседы на более или менее интимные темы.
Характерно, что он и сам избегал вечеринок и старался отклонять приглашения под любым предлогом. Было общеизвестно, что если представлялся благовидный предлог не идти в гости, никого при этом не обидев, то майор непременно воспользуется им.
10 
