Миссис Бердсли на мгновение задумалась, а Корделия отвела взгляд, плечи ее слегка дрожали.
– Во всяком случае, когда несколько дней тому назад его светлость нанес нам визит в Белхаме, он сделал нам интересное предложение.
– Безумное предложение, – добавил ее отец.
– О, расскажите мне, – воскликнула миссис Бердсли в волнении от предвкушения пикантных новостей. – Звучит увлекательно.
Корделия облизала пересохшие губы и стала подробно излагать суть предложения Себастьяна.
Когда она закончила, глаза миссис Бердсли загорелись веселым огнем.
– Поверить не могу, Корделия, что ты согласилась на это. Освальду медведь на ухо наступил. Каким образом за неделю вы собирались сделать из него музыканта?
– Я пытался объяснить ей это, – вмешался викарий, – но и она, и его светлость вбили себе в голову, что это возможно.
– Почему бы тебе самой, Корделия, не встретиться с Генделем? – продолжала миссис Бердсли, не обращая внимания на ремарку викария. – Это твоя музыка, ты и должна сама ее представить. Хорошо, что вы взяли с собой Освальда, но предложить ему такую роль… – она ухмыльнулась, – это совершеннейшая чепуха.
Корделия, скрестив руки на коленях, откинулась на спинку дивана. Она смотрела на Себастьяна и глаза ее светились.
– Но его светлость, Гонорина, абсолютно убежден в том, что женщина-сочинитель его брату совсем не нужна. В конце концов истинные музыканты никогда всерьез не относились к женской музыке.
– Мне помнится, – вмешался Себастьян, – вы сами, Корделия, были того же мнения, когда я впервые это предложил.
Откинув голову, Корделия отвечала:
– Только потому что вы убедили меня, что отца можно обучить, в чем теперь, после двух дней, проведенных в экипаже, я сильно сомневаюсь.
– Давайте не будем забывать, что вся история началась с маленького обмана, – безжалостно продолжал Себастьян, – вы воспользовались именем своего отца. Как вы помните, дела моего брата расстроились из-за того, что он потерял репутацию, издавая произведения непорядочных композиторов. Неужели вы думаете, что Гендель будет защищать моего брата, если вновь узнает, что тот пытался водить публику за нос?
Корделия вздохнула.
– Не думаете ли вы, что и Гендель, и ваш брат будут негодовать, если им представят мошенника, да притом еще такого неумелого. Кроме того, мои произведения были напечатаны анонимно. Гендель и не знает, что мой отец как-то с этим связан.
– Это так. Но мой брат в курсе, и он не станет представлять вас Генделю, узнав, что вы женщина.
– А, так ваш брат женоненавистник, – улыбаясь, уточнила миссис Бердсли.
Себастьян вздохнул. – Не совсем, но, боюсь, у него сложилось определенное мнение относительно женщин-композиторов. В прошлом он имел некий… печальный опыт, который и породил его предубеждения. Он скорее поверит, что мисс Шалстоун украла хоралы у какого-то композитора, чем в то, что это ее собственные сочинения. – Он хмуро улыбнулся. – У него было слишком много неприятностей с плагиатом, чтобы рисковать на этот раз.
Лицо Корделии выражало разочарование, и он подивился, как долго она хранила в себе надежду поведать правду его брату.
– Действительно, – подводя итог всему этому, сказал Себастьян, – если мы представим мисс Шалстоун как композитора, скорее всего мой брат откажется от дальнейших публикаций ее произведений, поскольку непорядочные композиторы поставили его в довольно-таки щекотливое положение.
– О Боже, – произнесла миссис Бердсли, положив руку на колено Корделии. – Но мы-то этого не хотим. Как нехорошо, что ваш брат такой правдоискатель. Этим теперь уже никто не занимается. Вы не считаете, что это слишком скучно?
Викарий громко засмеялся, а Себастьян решил, что миссис Бердсли ему положительно нравится.
– Может быть. Но я не разделяю мнения своего брата, иначе бы не предложил вам столь изысканную ложь.
Себастьян посмотрел на Корделию. Та удрученно глядела на огонь. Если бы он знал, в каком направлении витали ее мысли, то постарался бы задавить их в зачатке. Черт побери, он превознес бы до небес ее талант, но это было невозможно.
В этот момент в комнату вошел слуга с подносом фруктовых пирожных и дымящихся чашечек пунша и кофе. Себастьян с облегчением заметил, что викарий отказался от пунша и взял себе кофе. Ему было интересно, заметила ли это Корделия.
– Я очень рада, что вы заехали ко мне по дороге в Лондон, – проговорила миссис Бердсли. – Эту историю следовало услышать из первых уст, в письме бы она звучала не столь живо.