103 
Петрусенко поначалу не прислушивался к разговору за спиной, но постепенно, уловив одну, вторую фразу, он заинтересовался и даже полуобернулся к ребятам. Труди рассказывала о том, как, прижимаясь спиной к стене, она пробиралась на большой высоте, по узкому карнизу, от балкона к соседнему окну. Местами на карнизе камни раскрошились, и, один раз, потянув ногу, она почувствовала под ней пустоту. В этот самый момент перед лицом, чуть ее не задев, метнулась резким зигзагом летучая мышь. Труди вскрикнула, вздрогнула и… удержалась! Просто чудом каким-то удержалась на карнизе.
– Удержалась, но боялась не то чтобы ступать дальше, а просто пошевельнуться! Только шептала: «Пресвятая Дева Мария, помоги!»
Наверное, Труди вновь пережила ту страшную минуту на карнизе, потому что трижды быстро перекрестилась, глядя на Эриха расширенными глазами. Он, сжав ее руку, тоже перекрестился один раз. Но по-другому – как православный: справа налево.
Все последние дни Викентия Павловича беспокоило какое-то воспоминание. О чем? Если бы он знал! Но он совершенно был уверен: на что-то увиденное или услышанное он сначала не обратил внимания, но мозг это зафиксировал. А вот теперь тревожно и настоятельно требует: «Вспомни! Вспомни! Это очень важно!»… Подобное с ним случалось не раз. Расследуешь дело, собираешь множество сведений… И в какой-то момент начинаешь ощущать: мимо внимания проскользнуло что-то важное! Оно есть, ты его знаешь, но сознание не зафиксировало. Приходится вытаскивать это «нечто» из подсознания… Среди баденских событий и фактов тоже было что-то, оставшееся только в подсознании. И чем ближе становилась развязка, тем сильнее Петрусенко чувствовал: нужно вспомнить! Но до сих пор не мог. До того момента, когда, полуобернувшись к заднему сиденью, увидел, как перекрестилась Труди, а следом за ней – Эрих. Раздвинулся темный занавес подсознания!
Еще несколько секунд Викентий Павлович смотрел на ребят, потом хлопнул в ладоши и от души рассмеялся.
– Ars longa, vita brevis!.. Кто-нибудь из вас знает, что это означает?
– Знаю, – ответил Эрих и недоуменно пожал плечами. – Жизнь коротка, искусство вечно…
– То-то и оно! – со странным выражением ответил Петрусенко. И снова хлопнул, но на этот раз шофера по плечу: – Давай-ка подъедем к вилле «Целебные воды» не через город, а окраиной… Полицейская машина для нас не лучшая реклама.
В пансионате их ждали. Прямо напротив ворот были расставлены плетеные кресла, столики, расположилась целая компания: Людмила, Анастасия Алексеевна, Эльза и Ермошин, а чуть подальше – Людвиг Августович и Герхард фон Кассель. Когда машина, фыркнув, остановилась, женщины не выдержали, почти побежали навстречу. Викентий Павлович улыбнулся жене, быстро сжал ей руку, а потом подхватил на руки малышку Катюшу. Вместе с дочкой он отошел к одному из кресел, сел в него и поставил девочку у себя между колен. Ребенку не нужны предисловия и объяснения – его можно сразу спрашивать о главном. Потому Викентий Павлович и спросил:
– Скажи, Катенька, а почему ты сначала боялась ту английскую тетю в коляске, а потом перестала? Она тебе даже понравилась! Почему?
– Но ты ведь тоже видел, папочка! – Катюша смотрела на него широко раскрытыми веселыми глазами. – Когда на праздник звонили колокольчики, она перекрестилась так, как ты меня учил! Другие крестились неправильно, а эта тетя – точно как мы!
Викентий вскинул взгляд: рядом стояла, с удивлением слушая их, Люся.
– Слыхала? – спросил он и восторженно рубанул воздух кулаком. – Англичанка перекрестилась по-православному! Я всегда говорил вслед за Цицероном: «Привычка – вторая натура!» Особенно та, которая вошла в сознание и кровь почти с рождения…
Через час по центральной улице города шла небольшая компания: нарядный, оживленный господин Петрусенко, держащий с одной стороны под руку жену, с другой – за руку – дочку, а также Сергей Ермошин и Эльза. Как раз было время дневного променада, на улице и в сквере, куда они направлялись, гуляло много народу. Когда они вошли в сквер, почти сразу увидели коляску с английской леди Оуррэн – у фонтана. Вокруг этого красивого, журчащего и переливающегося на солнце сооружения всегда было много людей – сидящих на скамейках, стоящих у парапета, позирующих художникам. Нынче здесь тоже было многолюдно, но все же одна из скамеек пустовала. Компания во главе с Викентием Павловичем заняла ее. Они ничем не отличались от других отдыхающих – казались такими же беззаботными, разговорчивыми, веселыми. Никто бы не догадался, что Петрусенко очень внимательно разглядывает лакея, стоящего за спинкой коляски, а потом, не меняя веселого выражения лица, говорит Ермошину:
103 
