Лапидаров постоянно крутился в городе, в самых разных людных местах. Там он встречался с приезжавшими к нему агентами – и из России, и из немецких городов. Эту агентурную сеть он очень ловко переориентировал из Варшавы на Баден-Баден еще до переезда сюда Келецкого. Но вскоре после того, как Виктоˆр Замятин поселился в пансионате «Целебные воды», до него стали доходить странные вещи. Сначала о том, что Мирон Яковлевич и Людвиг Августович Лютц давно знакомы и вроде бы даже друзья. Келецкому это сразу не понравилось. Если Лапидаров поселился в пансионате не случайно – должен был рассказать об этом. Лютцы, судя по всему, – люди безобидные, но все же! Лапидаров оправдывался: знакомство шапочное, косвенное, ничего о нем хозяева пансионата не знают… Но Келецкий по суетливой интонации, по бегающим глазам и по желанию поскорее прекратить разговор понял: что-то этот мошенник темнит! Сдержал себя, ведь вся агентурная сеть завязана на Лапидарове, этот человек ему сейчас нужен! Но и позволить из-за какой-то непонятной игры, затеянной Лапидаровым, поставить под угрозу такое отлично налаженное и прибыльное дело он не мог! Он хорошо знал: даже маленький камешек, попав в большой и сложный механизм, способен его поломать… Он стал сам заводить разговоры с соседями по пансионату, подружился с сыном хозяев. И однажды услышал о том, что Лапидаров прибирает к рукам пансионат! Что хозяин, Людвиг Августович, должен ему большие деньги и, чтобы расплатиться, берет его в компаньоны…
Вечером Келецкий нашел Лапидарова в городе, в пивном ресторанчике. Тот сидел за столиком один, перед ним кельнер как раз ставил вторую кружку пива. Виктоˆр подошел и сел рядом. Вообще-то он избегал на людях, в городе, общаться со своим помощником. Во-первых, его мог случайно увидеть кто-то из агентов, а это было нежелательно. Во-вторых, они с Лапидаровым изображали некоторую неприязнь друг к другу… Но Келецкому нужно было срочно поговорить, и он решил, что подобный риск гораздо меньше, чем тот, который исходит от действий Лапидарова.
– Принесите и мне кружку, – попросил он кельнера, а когда тот отошел, цыкнул на Лапидарова: – Не дергайся!
Тот, начавший было удивленно приподниматься, сел, нервно ерзая на стуле. Но когда кельнер принес пиво и отошел, уже успокоился.
– Давно не виделись! – сказал нагловато.
Он уже понял, что Келецкий нашел его здесь неспроста, что предстоит разговор. И уж наверняка догадывался – о чем. Потому Виктор не стал темнить.
– Ты что, Мирон, затеял? – И стукнул своим бокалом о бокал Лапидарова, словно чокаясь. Но при этом толстое стекло больно стукнуло того по губам – он как раз собирался сделать глоток. У Лапидарова в глазах мелькнул страх, но тут же, как у загнанной в угол крысы, сменился злостью. Он оглянулся через плечо – в пивной было много людей, – ощерился в улыбке.
– Да ладно тебе, Виктоˆр! Передо мной-то психа не разыгрывай! А я не скрываю свой интерес, только тебя это никак не касается. Это мое личное дело! Я уже третий год на тебя работаю, разве когда-нибудь подводил?
Келецкий кивнул, признавая его правоту, но тут же усмехнулся:
– Ну, положим, не только на меня ты работаешь… Я тебе хорошо плачу, но ведь и сам себя ты не обижаешь? Верно? Если я делал вид, что не догадываюсь о твоих личных комиссионных, то это еще не значит, что я дурак!
Лапидаров даже не смутился – нагловато засмеялся:
– А вот я твои комиссионные не считаю, хотя неизвестно, кто больше рискует!
– Ладно, Мирон! – Келецкий пристукнул ладонью по столу. – Зубы мне не заговаривай! Рассказывай, что ты там задумал за комбинацию с Лютцами? Ты что, в самом деле когда-то одалживал Людвигу деньги? Что-то на тебя не похоже…
– Давай еще по кружечке?.. – повернулся было в сторону Лапидаров, но Келецкий прикрикнул:
– Нет!
– Нет так нет, – сразу согласился тот. – Слушай, если тебе так уж хочется. Я тебе все равно собирался рассказать… Ни Людвига, ни его жену, ни детей я никогда в глаза не видел, пока не приехал сюда. Но кое-кого из их семьи я знал! Была когда-то такая арестантка – Эльза Лютц. Нет, не дочка наших хозяев – ее родная тетка, сестра Людвига. Громкое было дело, с убийством! Но давно, ты не помнишь… А вот я встречался с ней – в Варшавской пересыльной тюрьме.
– Сидел там? За что?
Лапидаров усмехнулся: видно было, что вспоминать ему приятно.
– Эх, хорошую я тогда комбинацию провернул! Ты мальцом еще был, но, может быть, помнишь: два года подряд – с девяносто первого по девяносто третий – во многих российских губерниях был голод. Полный неурожай, да еще холера добавилась.