64 
Но тут он доказал мне, что далеко не тот мягкий и податливый человечек, каким порой мне казался. Резко встав, он выпрямился передо мной в полный рост и сердито рявкнул:
– Прекрати истерику, черт побери!
Истерики у меня не было, что я и доказала ему вполне наглядно, швырнув в него тяжелой диванной подушкой. От неожиданности он не успел увернуться, и она весьма чувствительно огрела его по плечу, от чего я даже радостно подпрыгнула на месте и немного себе поаплодировала.
Схватив следующую подушку, хотела швырнуть и ее, но тут он продемонстрировал, что гораздо лучше меня подготовлен к подобному единоборству.
Достав меня в длинном прыжке, повалил на пол вместе с подушкой и прижал к полу, чуть слышно чертыхаясь себе под нос.
Мне это не понравилось и я чопорно заметила:
– Терпеть не могу невоспитанных мужиков!
Это его доконало, и он громко выругался, дав мне чудненький повод двинуть его коленкой в пах. Это получилось у меня не особо удачно, небольшая амплитуда не позволила мне нормально размахнуться и нанести ему существенный урон, но он всё-таки содрогнулся от боли и с силой притиснул меня всем своим телом к пушистому ковру.
Но вместо того, чтобы оттолкнуть и подняться, вдруг принялся с неистовой силой меня целовать, что-то невнятно приговаривая. Я попыталась сопротивляться, но он был намного меня сильнее, да и, чего врать-то себе, через пару минут мне уже хотелось не сопротивляться, а вовсе наоборот.
Когда я, вскрикнув, с трудом удержалась, чтобы по привычке не повторить имя мужа, он тяжело дыша упал рядом и замер, как-то недовольно сопя. Я нахмурилась, не понимая его, но он прижался губами к моему уху и мягко попросил:
– Извини!
Мне было стыдно гораздо больше, чем ему, поэтому я грубовато уточнила:
– Да ты, оказывается, мазохист?
Не желая спорить и оправдываться, он тихо простонал:
– Не надо, а?
Мне и не хотелось скандалить, но взятую на себя роль приходилось исполнять до конца, и я предложила компромисс:
– Отпусти меня, и всё будет хорошо. Я даже никому не скажу, кому обязана этим замечательным путешествием.
Он замер, и я с вдруг откуда-то возникшим непоследовательным сожалением подумала, что он сейчас согласится, но Роман твердо ответил:
– Не могу.
– Почему это?
– Я тебя люблю.
Эти слова вызвали какое-то нервическое сокращение у меня внутри, что-то такое долгожданное и желанное, что я не сразу осознала, что это вовсе не то, чего я хочу. Или должна хотеть. Мне не любви надо, а независимости.
От всех – от непостоянных мужиков, от безденежья, от самой себя, в конце-то концов, от своей бабской сущности, которая была абсолютно уверена, что все женщины живут исключительно ради подобных минут.
Ничего не ответив на его признание, я встала, поправила платье и вышла, так и оставив его сидеть на полу, печально глядя мне вслед.
В нашей каюте прибирала Марина, ловко протирая несуществующую пыль. Встав рядом с ней, я немного подумала – стоит или нет обращаться к ней за помощью. Но она посматривала на меня с опаской и, – что для меня было в диковинку, – с тайным сочувствием. Поняв, что после происшедшего рядом со мной почти союзник, я даже не попросила, а потребовала:
– Мне нужны таблетки. Ну, вы понимаете. Не хочу никаких последствий.
Она тоже считала, что последствия мне ни к чему, поэтому этим же вечером принесла упаковку контрацептивов. Было не очень правильно начинать с середины, но я выпила таблетку сразу под номером десять в надежде, что ничего не случится. И в самом деле, критические дни пришли без задержки. Романа под этим предлогом я из каюты прогнала, чем он был сильно недоволен, но возражать не посмел.
Мне вообще порой было ужасно забавно наблюдать, как этот сильный и волевой мужчина, на которого работали даже не тысячи, а десятки тысяч человек, моментально тушевался, стоило мне лишь нахмурить брови или сделать вид, что я чем-то обижена. Тогда он принимался нарезать вокруг меня круги, заглядывать мне в глазки и вымаливать прощение.
В такие минуты Вадим просто зеленел от злости. Видимо, он принимал их за демонстрацию моей силы и личную для себя угрозу. Я никогда не пыталась проверить свои возможности, спровоцировав Романа на конфликт с Вадимом, хотя порой мне этого хотелось, уж очень доставал меня Попов с его бычьей шеей, короткой стрижкой на квадратной голове и приплюснутыми маленькими ушками.
Впрочем, после памятного испытания он против меня открыто не выступал. Тем противнее были его презрительные взгляды, бросаемые им на меня исподтишка. Мне постоянно казалось, что он только и ищет предлог, чтобы от меня избавиться. В этом наши цели были столь похожи, что порой мне хотелось предложить ему объединить наши усилия, и только моя брезгливость не позволяла мне это сделать.
64 
