Особенно,... 
77 
– Крысобой?
– Он у нас в бою настоящий убийца крыс! – смеются легионеры.
Я оглядываю будущего центуриона. Настоящий великан. Да уж. Не всякий германец вырастет в такую махину.
– Что ж… раз такое дело. Поздравляю, центурион Марк Крысобой! – говорю я.
Шепоток бежит по рядам. Из рук в руки передают, а потом подносят мне чашу. Серебро, оцениваю я. Нашли самую дорогую – для легата. Спасибо, ребята. Принимаю чашу, она чуть теплая от чужих ладоней.
Я выплескиваю немного вина на землю – приношение богам – и поднимаю чашу.
– Твое здоровье, центурион Марк!
Вокруг одобрительный рев. Я приближаю чашу к губам (надеюсь, чистая?) и отпиваю. Катаю на языке. Вино неразбавленное, густое и кислое. Не фалернское точно. Глотаю, усилием воли заставляя себя не морщиться…
Поднимаю чашу, киваю: мол, хорошее вино.
Ну, теперь самое сложное. Я беру чашу и начинаю пить. Сила воли. Голова начинает кружиться – крепкое, зараза.
Допиваю и переворачиваю чашу донцем вверх, смотрю на Секста Победителя. «Мулы» молчат. Я демонстративно встряхиваю чашу. Ни капли внутри не осталось.
– До дна! – кричит Секст. Легионеры радостно ревут.
Марк по прозвищу Крысобой улыбается. В свете факелов его лицо кажется рваным, красное на черном. Лицо Геракла с греческой амфоры. Я слышу крики солдат и слышу, как тоскливо звучат греческие трубы где-то далеко. Одинокие мерные удары цимбал.
Мне страшно.
…Погасший фитилек свечи.
Порыв ветра налетает, и факел в руке Секста начинает вдруг трещать, плеваться искрами, почти гаснет. И вдруг словно выстреливает. Секст отдергивает руку, когда на руку ему попадает капля смолы. Факел падает на землю. Я отступаю на шаг – невольно.
Холод. Факел горит на земле. Пламя дергается, как в припадке.
– Дурацкий факел, – говорит Секст. – Вот дешевка какая. Легат, вас не задело? Простите, я…
Марк стоит, прижав ладонь к щеке, и глупо улыбается.
– Все в порядке, солдат, – говорю я. – Продолжайте праздновать! Удачи, Марк!
Будущий центурион отнимает руку – там небольшой ожог, брызнуло смолой. Марк разглядывает свою ладонь.
Я иду прочь, шагаю ровно и медленно, чтобы это как можно меньше походило на бегство. Возвращаюсь в свою палатку и долго сижу в темноте, глядя перед собой. Что-то не так.
…Все будет хорошо – даже если не будет.
Когда факел выстрелил, мне почудилось… Нет, не так. Не почудилось. Я – увидел. Вместо приятного, хотя и простоватого лица центуриона Марка – чудовищную изуродованную харю с приплюснутым носом. И десятки смеющихся черепов вокруг него…
Ерунда. Приметы. Знаки. Предопределение, говорите?! Не верю.
Глава 11
Тишина в эфире
Тарквиний, около 70 лет, домашний раб.
Странная все-таки штука - жизнь.
Стариков все больше, а молодые умирают. Словно молодость - это болезнь, которая одних убивает, других же оставляет калеками. И вот они живут - те, кто выжил: изувеченные, изломанные, с согнутыми спинами, искореженными суставами, ослепшими очами. Волосы их побелели, зубы выпали, ноги у них трясутся, а воспоминания - неполны.
Счастливчики.
Мы выжили. Нам - повезло.
Доказательства? Это легко. Когда мой хозяин Гай учился у греков, я тоже кое-чего наслушался. Пожалуйста: доказательство от противного. Покажите мне хоть одного человека, что дожил до старости - молодым. Не можете? Все. Вопросов больше нет.
Я не помню, что я вчера ел на ужин. Не то чтобы мне хотелось это помнить - но надо, я каждый раз даю себе задание, чтобы не занеметь в этой неподвижности, что подступает ко мне со всех сторон. Она все ближе. Стоит замешкаться, дать неподвижности шанс - и она проникнет в тебя, захолодит конечности и заставит сердце биться через раз… через два… через… три… Вообще не биться.
Поэтому я сражаюсь. Вареное пшено, вспоминаю я. И овечий сыр… кажется. И что-то еще. Всегда есть что-то еще.
Я так стар, что помню деда моего Гая, салажонка гордого. Деда звали так же, как и отца, - Луций Деметрий Целест, у них в семье старший сын завсегда - Луций, словно они других имен не знают. Высокомерие и гордость, проклятые римляне.
Я когда-то тоже был свободным. Наверное. Я уже не помню, как это было, я попал в Рим совсем мальчишкой. Узкие улочки, мощенные камнем, раскалялись докрасна под моими ногами. Я хорошо бегал тогда. Нас, мальчишек, гоняли как посыльных - беги туда, беги сюда, отнести то, не знаю зачем. И неважно кому. Важно - вовремя. В общем, беги, мальчик, беги. Опаздывать нельзя, выпорют.
77 
