Особенно,... 
93 
Ну что поделаешь.
– Тит! – окликаю центуриона. Он молчит.
Я поднимаю флягу. Сажусь рядом с мертвецом, преодолевая отвращение.
Открываю крышку и подношу ему к губам. Он не может пить. Я лью по чуть-чуть. Варвар фыркает и все равно захлебывается, начинает кашлять. Вода выплескивается ему на синюшную грудь. Бульк. Он пытается взять фляжку сам, я отстраняю его руку. Его пальцы сжимают, словно пытаются ухватить воздух. Еще.
И еще.
Какой упорный варвар, однако. Я всовываю фляжку ему в пальцы – они сжимаются так, что белеют ногти. Варвар медленно подносит фляжку ко рту, начинает пить. Кажется, что с каждым мгновением он действует все уверенней.
Германец допивает воду, обливаясь и кашляя. Голый, весь в синяках и страшный.
И начинает вещать. Я ничего не понимаю.
– Тит, что он говорит… Тит!
Центурион молчит. Я заглядываю ему в лицо. Взгляд стеклянный.
– Старший центурион?
Молчание. Вдалеке грохочет гром.
Ах, так…
– Равняйсь! – ору я так, что у самого закладывает уши. – Смирно!! Равнение на! Орла!
Центурион вздрагивает. По привычке вздергивает голову, ищет глазами золотой символ легиона. И тут понимает. Взгляд становится осмысленным. Центурион моргает.
– Легат, я…
– Сейчас не время извиняться, Тит. Что он говорит?
Варвар снова начинает хрипеть и щелкать. Тит Волтумий слушает. Смотрит на меня и произносит с издевкой:
– Что презирает нас, паршивых толстых римлян.
– Он это уже говорил, – замечаю я. От внезапно нахлынувшей слабости кружится голова. – Это уже скучно… может, пусть лучше споет нам песню, а? Что думаете, центурион?
– Думаю, он не станет. – Центурион вздыхает.
Германец оскаливается – видимо, это усмешка.
– Тогда спросите у него: зачем он убил моего раба?
Тит говорит, потом слушает. Долго.
– У него жуткий выговор. Я понимаю одно словно из трех. В общем… Он не убивал вроде.
В общем, так я и думал. Но переспросить не мешало.
Бледное лицо дергается. Дыхание с хрипом и клекотом выходит из разбитых губ. Мертвец – или уже не мертвец? – говорит и говорит.
– По-настоящему его зовут Эрманн, что значит «храбрый человек», – переводит центурион. – И он всех нас убьет…
Я морщусь. Что мне до его имени? Тем более на суде оно было названо, и не раз. Лучше оно от этого не стало.
– Спроси, что он делал у дома Вара. Только пусть ответит правду.
Тит Волтумий рычит и хрипит. Грубые длинные слова звучат в его варианте звучно, как латынь. Раскатистая звонкая «р» вместо горлового клекота варваров.
Германец смотрит на него, не мигая. Затем, помедлив, начинает выталкивать слова.
Я уже не могу ждать.
– Ну! Что он говорит?!
– Сейчас. – Центурион переспрашивает, мертвый германец – он ведь все-таки мертвый? – отвечает.
– Он хотел купить подарок… для своей невесты. Он собирался жениться.
Я смотрю на синюшное лицо германца. Подарок. Невесте. Ага, как же. Он меня просто растрогал.
– Скажи ему, что он мертвый. А мертвым врать стыдно.
Центурион смотрит на меня. Поднимает брови:
– Вы уверены?
– Скажи ему!
– Хорошо. Как прикажете, легат.
Тит Волтумий начинает говорить. Германец слушает и переспрашивает. Я вижу, как шевелятся его белые, растрескавшиеся, совершенно бескровные губы. Дыхание с сипением вырывается изо рта. Запах разложения и смерти настолько силен, что мне хочется отодвинуться подальше. Но я, наоборот, придвигаюсь
ближе.
Зажмуриваюсь.
Запах гниющих роз. Белеющий в полутьме саван брата. Я слышу его смех. Это не может быть, но это так. «Смотри, Гай».
Я с усилием втягиваю сырой воздух, наполненный грозой, и открываю глаза.
Германец продолжает смеяться. Потом говорит. В темноте мелькают остатки его зубов.
– Что он сказал?
– Он говорит, что знает.
– Знает что? – Я смотрю в лицо германца.
– Что он уже мертвый. Вроде так. Некоторые слова мне не совсем понятны… Но, похоже, он успел побывать в подземном мире…
– Где именно?
Тит Волтумий, старший центурион, морщится, словно у него внезапно заболели все зубы.
– По-нашему, это где-то за Ахероном… они называют это Вальхал… или Вальгале… Там ждут воинов. Короче, сложно перевести. Он попал в длинную пещеру, полную рисунков, и видел их бога – Тиваза. Одноглазый бог, самый главный у германцев. Бог сказал ему важное. Он сказал, что…
Центурион замолкает. Ветер треплет ворот его туники. Проклятье, а ведь холодает. Порыв ветра доносит до меня запах дождя. Похоже, там, за лесом, он уже вовсю идет.
93 
