108 
Про преследователя Виталя начисто забыл. Он развёз бабуль по домам и поехал к себе.
* * *
— У-у-у, я вижу, день прожит не зря! — поприветствовал профессор Виталю, осмотрев с ног до головы. В ногах у Ивана Терентьевича крутился Джерри. — Как успехи, сыщик?
— Вань, я твою машину, того…
— Утопил? — упавшим голосом спросил лауреат.
— Нет.
— Спалил?!
— Не, помял самую малость. — Почему-то Гранкин совсем не чувствовал себя виноватым.
— Ерунда, — неуверенно махнул профессор рукой. — В сущности, любая машина — это груда железа. Главное, сам жив остался. Ужинать будешь?
— Нет, Вань. Есть абсолютно не хочется.
— Здорово. Я как раз ничего и не приготовил. То есть приготовил, конечно, яичницу, но…
— Джерри её слизнул! Прямо с горячей сковородки.
— Откуда ты знаешь?
Виталя разулся, прошёл на кухню, и сев на стул, блаженно вытянул ноги.
— Знаю, Вань. Мне кукушка накуковала. А ещё эта кукушка требует, чтобы ты домой возвращался.
— Кто требует?!
— Маргарита твоя и прочая пернатая живность.
Профессор заулыбался, обнажив ровный ряд искусственных белых зубов.
— Ну, с живностью у меня как-то не очень, а вот Маргариту я с удовольствием прижму к своей храброй груди! — Он топнул протезом по полу. — Ты там был, что ли, дома у меня?
— Я, Вань, где только сегодня не был. Завтра я назову имя убийцы. И не просто назову, а поймаю его на месте преступления! Только сейчас меня ни о чём не спрашивай. Завтра, всё завтра!
Профессор хлопнул себя звонко по ляжкам, и Джерри, подумав, что это игра, залаял, запрыгал и завилял хвостом.
— Баиньки!!! — в один голос заорали на него Виталя и Иван Терентьевич, но переборщили с накалом, и Джерри описался.
— Фу ты, ну ты, нежный какой, — пробормотал профессор и пошёл в ванну за тряпкой.
— Ромка мне сегодня из Парижа звонил, — сказал он, вернувшись. — Приезжает он завтра. Спрашивал, где Эльза, почему он до неё дозвониться не может.
— Ты что сказал?
— Стерпел я, Вить, ничего не сказал. Приезжай, говорю, поговорим на месте. А то, что жена твоя шастает где-то, ты сам виноват.
— Отлично! — Виталя потёр довольно руки. — Отлично! Я пойду в свою комнату, поработаю малость. А завтра в час «икс» мы проведём операцию под названием «Западня». Вань, у тебя оружие есть?
— Само собой есть. А ещё у меня есть подполкан милиции Митяй — друг мой лучший, после тебя, разумеется. Привлечь?
— Нет, Вань, это лишнее.
— Ну, тогда я баиньки, — профессор быстро вынул изо рта челюсти, разделся до цветастых трусов, отстегнул протез и исчез в палатке.
— Зачем ты сказал это слово? — вздохнул Виталя и пошёл в ванну за тряпкой. — Джерри опять описался!
* * *
Устроившись на кровати с ногами, он положил на колени журнал и тетрадку.
Ну вот из разрозненных, рваных кусочков и сложилась картинка почти целиком. Кое-что он, конечно не понимает, но в состоянии дофантазировать.
Может ли детектив пользоваться своим буйным воображением? Ответ на этот вопрос Виталя дал себе положительный. Иначе, как же сложить картинку?
Ребус решён и можно, последовательно складывая все получившиеся буквы, прочитать имя убийцы. А сейчас он дочитает рассказ. Это уже ничего не изменит, но он дочитает. Вот только нужно решить — читать его с блестящих гладких страниц, или в старой тетрадке, исписанной мелким почерком.
Виталя открыл журнал.
Ну надо же! Первой место!
А главный приз-то какой! Ну и приз.
Страховая компания «Вива-гарант» и предположить не могла, что этим конкурсом и этим призом обрекает на смерть одну женщину и спасает другую.
Скоро Галка вернётся домой. Снова будет сновать по комнатам, стирать пелёнки, убирать квартиру, готовить еду и ворчать, ворчать, ворчать.
Если женщина всем довольна — она умерла.
Чтобы Галка опять ворчала с утра до вечера, Гранкин был готов пожертвовать своей жизнью и даже отдать миллион.
Канкан
«— Серж, пойдём отсюда, я боюсь подвальных помещений и мне совсем не нравятся импрессионисты. Когда я смотрю на их картины, мне кажется, что у меня испортилось зрение.
— Ты маленькая тёмная дурочка, — Анкилов взял меня под руку и повёл вдоль длинных рядов картин. — Смотри, какая лёгкость, какая прозрачность красок! Разве ты не видишь, что у Моне на картине даже воздух осязаем? Чувствуешь, он пахнет летом, солнцем, счастьем? А небо? Разве можно в другой манере так изобразить небо? Оно же реальное — высокое, и одновременно глубокое, дрожащее, изменяющееся.
108 
